– Каюсь, господин ревизор. Ваша воля казнить меня. Однако. – ударил он себя осторожно в грудь. – Взял грех на душу. Но по доброте своей страдаю. Призрел сироту не по ранжиру. Вот, господин ревизор.
Самуил подвел Шлёцера к человеку в морской форме и отрекомендовал.
– Инвалид Гангутского бою. Одинок в этом мире, без попечения оставлен.
– Не боцман? – спросил Шлёцер.
– Увы. – развел руками Самуил. – Всего лишь бомбардир с фрегата «Святое причастие»… Войдите в положение. Не мог отказать сироте.
Глядя Шлёцеру в лицо, Самуил опустил ладошку в карман Андрея.
– Войдите в положение, господин ревизор. Сказано в писании. Едино с милосердием войдем в царствие небесное. Не помню только, кто точно сказал. – Самуил вновь потупил глазки.
– Это тайна невеликая. Кто-то из ваших и сказал. Из боцманов.
Метода Шлёцера.
Покинув гавань отставных боцманов, Шлёцер и Бабицкий свернули в запруженный народом переулок. В людях и общем настроении чувствовалось приближение Охотного ряда.
– Ваше поведение неуместно, Шлёцер. Я буду жаловаться вице-канцлеру.
– Сделайте отдолжение, граф. Чиркните и от меня пару-тройку поклонов, его сиятельству.
– Вы были обязаны, взять этого жида под арест, а притон закрыть.
– Но он дал мне пять золотых, граф. Я привык отрабатывать свои деньги.
– Я считаю это не профессионально. Принимать деньги, играя роль имперского чиновника.
Напротив, я считаю, что роль чиновника мне удалась вполне…
Шлёцер остановился.
– Боже мой.
Шлёцер и Бабицкий увидели пеструю и шумную торговую площадь Москвы. Тысячи людей, сотни торговых рядов, смешение лиц, национальностей и вер.
– Не понимаю, Шлёцер. Как в этом Вавилоне вы собираетесь отыскать Каина. С ним не справилась вся московская полиция. Что же сделаете вы. Одинокий флибустьер.
– Использую королевский флот, граф. Со всеми пушками, парусами и крысами.
Пчелиные похороны.
Закусило нижнюю губу розовощекое и вихрастое имение губернатора Салтыкова. Два дня назад неизвестная болезнь погубило все семейство колумбийской пчелы необыкновенной. Сегодня хоронили. Впереди траурной процессии выступал сам губернатор. Плотный и низенький. С простецким выражением, за которым скрывалась бездонная трясина. Губернатор шел медленно, склонив голову. Печаль его была неподдельной. Вслед за губернатором четыре гайдука несли гроб, обшитый мрачным бархатом. За гробом парами выступали двадцать родных детей губернатора. Все они были удивительно похожи на губернатора. Прямо одно лицо. Мальчики и девочки. За потомством потянулись гости. Среди них выделялась странная фигура Гвендолина. Шла многочисленная дворня. Процессия вышла в яблоневый сад. Ветви гнулись под тяжестью щедрых плодов. Червяки в париках, пожиравшие яблоки, отвлеклись от этого занятия. Тихо играла музыка. На лужайке в середине сада, покрытой шелковой травой, было приготовлено место успокоения. Остановились. Губернатор снял кожаную треуголку. Кожаные треуголки сняли его дети. Бережно гайдуки опустили гроб. Губернатор махнул рукой. Из рядов гостей выступил худющий, с перевязанными зубами, придворный виршеплет Секретарский. Тяжелым похмельем веяло от него. Он достал несколько мятых листков и зачитал из них. Зубы его стучали. Отнюдь не от возбуждения.