– Вам нужна моя дочь Идонея? – удивленно выдохнул Бертоцци, поднимаясь и важно шествуя к предложенному ранее месту. – Неужели?
Этлин понял, что просчитался. Отступать не в его правилах. Возможно, мельник испытает хоть каплю жалости к бедной падчерице, когда услышит, на какие муки он обрек ее. Уж тогда лорд сполна непременно насладится его горем.
Как только Бертоцци занял свое место, в таверну ворвался ветер из распахнутой двери, и вместе с ним влетел запыхавшийся мальчик, замерзший и укутавшийся с ног до головы в серый плащ. Окинув взглядом таверну и безошибочно отыскав глазами свою цель, он направился к ней.
– Ну, наконец-то, Кэй! Садись, ставки сделаны! Дочь мельника в обмен на его дальнейшую свободу от меня, – равнодушно произнес Этлин, и колода карт ожила в его ловких руках. – Играем в Керн!
Перетасовав, как следует, карты и показав при этом все свое мастерство, Этлин раскинул веером цветную рубашку.
– Выбирай! – хитро прищурив пурпурные глаза, произнес Лорд, будто зная наперед, что именно достанется игроку.
Старик протянул руку и, вытащив карту, воскликнул от радости. В его руках был туз, а это означало небольшую удачу начать игру первым. Но, по мере сдаваемых и сброшенных карт, радость уже не столь явственно сверкала в глазах. Одна взятка, вторая, и скоро игра может быть проиграна. Мельник не слишком дорожил поставленной на кон жизнью Идонеи, но с каждой проигранной картой в его сердце зарождалась жалость. Каждый проигранный ход обозначался зверской пыткой, которую придется испытать ей.
– Сначала я влюблю ее в себя до беспамятства и тогда она станет рабой, выполняющей каждый каприз… Потом позабавлюсь с ней, а затем отдам остальным, кто пожелает ее – каждому вплоть до нищего оборванца… Идонея будет унижена до земной грязи под ногами, но сама не поймет этого – так, как она сделает все ради своего господина… Дальше я нагружу ее самой тяжелой работой, и через месяц она не сможет разогнуть спины… А, знаешь, что станет худшим для твоей красавицы-дочери? Я отправлю ее кормить гендерфольских псов… Двуглавые псы такие милые и непредсказуемые. Сначала она потеряет пальчик, затем еще один, пока у нее не станет всей кисти, а затем и вторая нежная ручка уйдет вместе с кормом в пасть псов, – равнодушно произносил Этлин, искоса наблюдая за реакцией старика. Глазные зрачки бедняги ширились, наполняясь неподдельным ужасом. Именно этого и добивался лорд. Увидеть страх и жалость, когда уже ничего нельзя вернуть, вот истинное наслаждение. Под эти страшные, не оставляющие надежды, слова бедняга Бертоцци и проиграл партию в "Керн". Из его глаз потекли слезы – не оттого, что он обрел свободу, а потому, что он обрек свою несчастную падчерицу на смертные муки.