По непонятной для меня причине обладатели подобных «талантов» в нашем обществе с легкостью обретали целую кучу поклонников. Казалось, что способность кого-либо плевать на все общепринятые нормы морали, логику и неадекватно оценивать собственные возможности, приводило толпу в исступление. Так, вступая в спор в защиту смыслов, я, нередко, оказывался осмеян и подавлен многочисленными защитниками кичливой посредственности.
Несмотря на досадные поражения, в глубине души я мнил себя победителем. Понимание того, что большинство людей вокруг – круглые идиоты, пресмыкающиеся перед авторитетом невежества, грело мое внутреннее самолюбие, и в этом замке субъективной правоты я торжествовал в одиночку, слепо веруя, что когда-нибудь глупость непременно будет повержена.
Но теперь меня лишили и этого последнего убежища. Пустоголовы, как и «жена Клэба» удивляли своей алогичностью, тупостью, непоследовательностью, но несмотря на все вышеперечисленные недостатки, всегда выигрывали спор. Они могли всю дорогу нести несусветную чушь, но в итоге их окончательные решения приводили к успеху, а мои лишь к насмешкам. И если мой приятель, поддавшийся любовному влечению к незнакомой мне женщине под напором ее обаяния, добровольно отказался от собственных убеждений, то оказавшись в этом времени и в этом месте, я ощутил, что тупость и посредственность восторжествовали здесь повсеместно и окончательно!
***
Однажды Клэб исчез. Говорили, что он сбежал. Сбежал! Но куда! – этот вопрос никак не давал мне покоя. Я прекрасно помнил, как Клэб уверял меня, что побег не имеет смысла! «Допустим окажешься ты где-то еще, но от этого ничего не изменится: пустоголовы не обретут сознания, душа прошлого мира не возвратится.» Подобным образом мой приятель ни раз обосновывал для меня бессмысленность бегства, но в итоге сам не смог устоять перед его заманчивым искушением! Так, о чем же он думал, пускаясь в это заведомо проигрышное мероприятие!
Впрочем, для меня не было особого смысла гадать о причинах его поступка, ведь какую бы хитрость Клэб не замыслил в итоге, со мной он не поделился даже наметками своего плана. В один прекрасный день мой подельник просто сорвался с места, не сказав на прощание ни единого слова, словно заранее планировал поступить именно так: отрезать и выбросить за ненадобностью всю свою прошлую жизнь.
Слишком самолюбивый и по большей части увлечённый исключительно собственной персоной, Клэб был не лучшим товарищем, и вряд ли, после всего, что между нами было, я бы посмел назвать его другом, но в одном я по-прежнему готов был отдать ему должное – на станции он оказался единственным человеком, с которым можно было обсудить хоть что-то привычное.