Он приехал, когда солнце аккурат над головой стояло и маковку жарило, что твоя печка. И был он — весь из себя. Ну… благородный такой. Рыцарь, одно слово. А конь у него — масть эту белой, слыхала, называют, но вообще — серенький, в яблоках. Да, кажись, так говорят — в яблоках. Тоже не простых кровей конь.
Не-е, глупостями всякими он не занимался. Гарцевать там или о прекрасной даме вопить — а смысл, в нашем-то захолустье? Просто ехал себе по улице. Какие доспехи, жара была — не продохнуть! Штаны кожаные, туника белая… ну, я так думаю, что белая. Он же не пять минут в ней ехал, честное слово! А пылюка на Восточном тракте… сами понимаете.
Ладно, не об одежде речь. Я тогда еще девкой была зеленохвостой, в трактире подавала. Ага, в «Королевском ландыше», а что, у нас еще есть? И Гийза со мной работала. Ей уже лет тридцать сравнялось, Гийзе, она поздняя пташка. Хотя да, сюда и старшими попадают, верно. Бывает.
Мы, подавальщицы, этой бабе завидовали по-черному. Ну, ты погляди, какие штопоры у меня на голове вместо волос! А Гийза — она с льняными кудрями почти до колен ходила. Холила косу свою, в день часов несколько с нею возилась.
Вот за эту косу рыцарь ее и ухватил, едва в «Ландыш» вошел. Ага, мы тоже ахнули. Ухватил, на кулак намотал, а потом головой о стенку Гийзу — бряк!
Ну да, ну да, не по-рыцарски. Только причина тому была. Сейчас расскажу, не перебивай.
Мы, значит, глазами хлопаем, Гийза орет, изо лба у нее кровь хлещет, Опекуны из-за стола повскакивали — трое их тогда в «Ландыше» сидело, дядюшка Тирхан и два молоденьких совсем, сейчас в Кривом углу за нашим братом присматривают. А рыцарю плевать, он сам белый, как стенка мельникова дома, пояс с нашивками за Бельгарскую войну перекосился… Рыцарь Гийзу задницей к столу припечатал, наклонился к ней и рычит: «Помнишь мою семью, Темла? Помнишь?»
Темла, значит. Ну, дядюшка Тирхан к нему бочком-бочком: вы, говорит, господин рыцарь, изволили с этой девицей до Приговора знакомыми быть? Тот хватку чуток ослабил, усмехнулся горько. Лично, говорит, не изволил. Я, говорит, в то время за Отечество наше изволил сражаться. Недавно только вернулся из этих… купационных войск. Но — вот… И левой рукой за пазуху лезет, достает свиток. Протягивает — мол, ознакомьтесь.
Дядюшка Тирхан пергамент взял, расправил, а там — мать честная! — именная королевская печать. Не как у нас у всех на таблице о свершении Приговора, а лично монарх сей рескрипт подписал. И сказано там было — Опекун зачитал вслух, — что графу Руалю Эргино как-то-там разрешено казнить собственноручно преступницу Темлу по прозванию Кукушка. За злодеяния великие и за убийство графовой семьи. Папеньки, жены рыцарской и трех деток.
