А у меня не было ничего… кроме меня самой.
Окажись я дома у бабушки, наверное, опивалась бы сейчас Настькиными травяными сборами. И рыдала бы в три ручья. Но здесь, сейчас у меня такой роскоши просто не было. Потому что это у них там свадьба и радость на лицах, а у меня здесь — опасность за дверью. И если я не позабочусь о своей безопасности, у меня может не остаться и меня самой.
Я пообещала своему измученному телу, что как –нибудь потом мы объедимся мороженым, поплачем… может быть даже найдём какого-нибудь парня, чтобы выкинуть из головы одного ухмыляющегося правителя. Но сейчас я должна была подумать о своей защите. Разбитое сердце можно склеить, если оно ещё бьется. А что-то мне подсказывало, что последнее очень невыгодно одной пронырливой семейке.
Тридцать второй век… тридцать второй! А люди и даже нелюди всё те же. Обидно…
Всю ночь я занималась тем, что продумывала план — и частично воплощала его в жизнь, отсылая посылки своим знакомым и друзьям по всей Вселенной.
В нескольких посылках были также записки с прикрепленными к ним картами памяти — в записках я просила получателей спрятать карты памяти в укромное место и не трогать их до тех пор, пока я выхожу с ними на связь. Я пообещала еженедельно отсылать своим друзьям короткие сообщения. И если в течение десяти дней от меня не придет вообще ничего — в этом случае я просила их опубликовать ту запись, которую они найдут на карте.
А там я рассказала обо всём: о том, как господин Днарр заставил меня принять участие в обмане повелителя; о Найви, которая не могла пройти испытание отваром «чистоты»; и о ночи, которую я пережила. Я даже на всякий случай сфотографировала странный знак, возникший у меня на ключице — возможно, это был просто синяк… странного цвета и формы. Но я и его добавила в свою исповедь.
Записки получил и доктор Крарвер и Дррар Ранурх, его ассистент, и несколько людей, которые работали в самых уголках Вселенной.
Все те, кому я доверяла.
А на следующее утро, послав отцу Найви просьбу о незамедлительной встрече в его офисе, я надела лучший костюм, который у меня только имелся, и заявилась туда сама. Потому что лучшая форма защиты — это нападение. Про это ещё кто-то из древних говорил. Или не древних?… Хотя, в тридцать втором веке любые мои воспоминания — древность сами по себе, даже если это глубокомысленные фразы дяди Гриши, нашего пастуха.
Я улыбнулась, вспомнив, как однажды председатель колхоза засек, что пастух едва на ногах держится и принялся его отчитывать: мол, как не стыдно на рабочем месте пьянствовать.