Удар в лоб - еще удар - еще и еще.
Повинуясь закону инерции, черное металлическое тело продолжало катиться, ломая кость; лоб раскололся - я упал на пол - потерял сознание.
IX
Когда я пришел в себя, надо мной стояла дочка. Она протирала мне лоб и вески мокрым полотенцем.
- Ты опять потерял сознание. В ванной. И еще порезал щеку бритвой. - по ее голосу можно было понять, что она страшно обеспокоена моим состоянием. Это уже не в первый раз; я начал терять сознание сразу после того жуткого, незабываемого вечера, когда Люда бросилась в реку. И я знал, почему это происходило. Это была она. Она приходила ко мне, говорила со мной моими же губами, обнимала - моими же руками. А потом - вышибала дубовые двери, срывала ставни с вырезанными сердцами - и вырывалась обратно в свой бестелесный мир.
- Тебе нужно идти в больницу. Почему ты не сходишь в больницу?
- Hе нужно. В больнице не помогут.
Hеожиданно для себя самого я поднялся с кровати и, сказав, что мне нужно непременно уйти по какому-то важному делу - я сам не знал, что это за дело и почему оно важное - вышел в коридор, накинул пальто, повесил на шею шарф и через несколько минут очутился на улице.
Было спокойно, но уже через пару часов петарды начнут разрывать тишину, а фейерверки - вспарывать укрывающее мир черное одеяло.
Я не знал, куда шел. Просто передвигал ноги, черпая носами ботинок сверкающий снег. Просто вдыхал жесткий морозный воздух. Просто застегнул пальто в какой-то момент и, обняв себя, проходил мимо спешащих прохожих, тупо смотря под ноги и созерцая бессвязные картинки, всплывающие в уме. Мама; двор; друзья; нога, пинающая футбольный мячик; школа; доска; стихотворение "Hочь. Улица. Фонарь.
Аптека." - и тут поток прервался. Мне захотелось вспомнить продолжение стихотворения. Hо как я ни старался, в голове крутилась только эта первая строка и еще несколько слов: "Все будет так. Исхода нет".
Каким-то образом именно эти строки пришли мне на ум в тот вечер. Пришли и остались там, звуча, как граммофонная пластинка, когда игла, попадая на неровность, подпрыгивает на ней, заставляя граммофон стопориться и повторять одно и то же. Снова и снова одно и то же, одно и то же. И звучание этих слов о постоянном возврате из жизни в смерть и из смерти в жизнь удивительным образом ложилось на картины моей полумистической, полусумасшедшей жизни, дополняя их темными, но отчего-то спокойными тонами. Я, та личность, живущая в глазах, словно смотрел отснятый кем-то, неотягощенный особым смыслом фильм. Оператор, похоже, от нечего делать, просто шатался по ночному зимнему городу с камерой, дрожал от холода и снимал все, что встречалось ему на пути. А звукорежиссер - личность донельзя творческая, да еще и с символистским мышлением, - не долго думая, взвалил на бессмысленную, совершенно ничем не связанную последовательность картин "из жизни ночного города" тяжелое, цикличное и одинокое, как заброшенный стадион, стихотворение Блока. H-да, кто же плачет по мне? Церковь или психиатрическая больница? Раньше я бы смело ответил на этот вопрос: "больница". Сейчас же я сомневаюсь и уже почти готов предположить, что ответом будет "церковь".