– Да, так и есть, но они не выжили. Ты оказался первым на ком удалось воплотить все задумки моего гения. Благодаря тебе, и конечно же твоему другу, компания решилась на начало запуска технологии в серию.
– Мне противны Ваши оправдания. Я лишь хочу знать, что Вы сделали с Михаилом и почему именно мы? – стоял на своём Егор, направив ствол пистолета в лицо Станиславского.
– Нельзя просто так пересадить кожу от одного к другому, должно совпасть много факторов. Это очень сложный процесс. И к тому же, у нас почти не было времени. Нужно было спасти тебя! Это был сложный выбор, но я сделал то, что должен был. Пойми наконец…
Краем глаза Егор проследил куда тянуться кислородные трубки. Подобно лианам они переплетались и уходили высоко под потолок овивая огромный резервуар, одновременно являющийся перекрытием и несущей стеной комплекса.
Подойдя вплотную к хирургическому аппарату, который продолжал безучастно выполнять свою жуткую функцию, Егор заглянул внутрь, а затем перевёл взгляд на перепуганного доктора.
– Мишку так же? – холодным тоном бросил он.
– Жалкий идиот, ничего ты не понял! – воскликнул Станиславский и вскинул пистолет.
Громыхнул выстрел, но на том месте куда попала пуля, Егора уже не оказалось. Ответного выстрела тоже не последовало. Кувырок и удар локтём в самую переносицу были столь стремительными, что доктор даже не успел опомниться и нажать второй раз на спусковой крючок. Нос хрустнул, а из глаз Станиславского полились слёзы. Ещё один удар в подбородок напрочь отбил желание сопротивляться. Пистолет звонко упал на бетонный пол.
– Аааа, ты сломал мне нос, – простонал доктор, пятясь назад не разбирая дороги.
– Ты ошибся, я понял всё и даже чуточку больше! – с этими словами он ударил Станиславского в живот и тот повалился на конвейерную ленту, столкнув лежащую на этом месте девушку.
Бездушному роботу оказалось совершенно непринципиально на ком выполнять свою рутинную работу. Пилы загудели, упиваясь процессом. Кровь учёного брызнула во все стороны. Он извивался пытаясь увернуться от очередного смертоносного диска, рвавшего кожу на неровные лоскуты.
– Нет… – донеслось последний раз из недр страшной машины и та, выдав ошибку, затихла.
Тело самого Станиславского теперь больше напоминало куски искромсанного мяса, перемешанного с собственными испражнениями.
Егор опустился на пол и заплакал. Внутри не чувствовалось ощущение победы или справедливости. Только боль и страх усилились и углубились в самое нутро его израненной души. Он до сих пор не мог поверить, что человечество способно на подобные шаги, оправдывая их высшей целью.