Утро Хельгу встретило дружным гомоном и пересвистом радужных птиц. Озорные лучи уже пробились сквозь еловые лапы, падая через небольшое окно избы на спящую Хельгу, заглядывая ей прямо в глаза и весело играя солнечными зайчиками на длинных ресницах. Рывком подскочив с постели, Хельга сладко потянулась и бросилась босиком прямо во двор, это было её самое любимое время, граница миров, рождение нового дня, хоть она и была жрицей самой матушки Марёны, но в самых ранних лучах солнца растворялась, как утренняя дымка тумана над таёжным лесом, перед могучей силой Ярило.
Хельга потянула на себя утренний, ещё немного прохладный влажный воздух, вскинула руки к кронам вековых елей, и её чарующий голос, мощно нарастая с низких частот, переходя на более высокие, разнесся по округе, распугав всех неугомонных лесных пичуг на две версты вокруг избы. Малые птахи испуганными брызгами разлетелись в стороны.
Закончив утренние мантры, Хельга, довольная собой, оглянулась по сторонам, не напугала ли опять бабку Ядвигу, но той не было. Мда… «Наверно, ушла в лес за ягодами», – подумала Хельга и потянулась так сладко, что хрустнули кости. Пахло прохладой, видимо, ночью прошёл небольшой дождик, и Хельга бросилась сломя голову к ближайшему горному ручью, который журчал и серебрился недалеко от её дома, весело перекатываясь с горы Мира и щедро делясь своей ледяной прохладой в знойные летние деньки.
Исток Карачуна всегда её бодрил лучше, чем бабкины травы. Хельга присела, поводила ладонью по водной глади, зачерпнув немного хрустальной чистой водицы, окатила лицо.
– Бррр, хорошо-то как! – мурашки быстро-быстро побежали по её спине, опускаясь всё ниже и ниже, отгоняя всё дальше и дальше прилипшие за ночь душные грёзы и странные виденья, пришедшие из мира Нави. «Приснится же такое, гончие Одина…» – она фыркнула. Это всего лишь сон. И Хельга обтёрла прохладной ладонью лицо, отгоняя прочь ночные кошмары.
В небольшой заводи ручья Хельга увидела жуков-плавунцов. Зачерпнув в ладони обжигающей ледяным холодом воды, она стала брызгать на этих проворных насекомых, пытаясь заставить их принять утренние водные процедуры.
– Я умылась и проснулась, и вы умойтесь и проснитесь. Вот вам! – пропела Хельга своим необыкновенно чарующим голосом, подаренным ей от рождения самой тёмной богиней.
Неожиданно Хельга почувствовала сильный толчок немного ниже спины. Упс! Она не успела ничего сделать, только в последний миг выставила немного вперёд руки, словно превратилась в белую чайку, парящую над морскими просторами. Пролетев так немного вперёд, она грохнулась в заводь большой лягушкой, которая раскинула тонкие лапы. Только охнуть успела, разбрызгивая по сторонам серебряные искры холодного ручья. Дыхание у Хельги вмиг спёрло, в глазах потемнело, воздух из легких вырвался, чуть не проникнув в мир яви воплем невиданной силы, но грудь в самый неподходящий момент свела судорога. Наконец Хельге удалось вынырнуть, как ей показалось, из липких объятий деда Карачуна, и издать хриплый крик на уровне ультразвука. Сидящая неподалёку сорока ощетинилась перьями и свалилась с дерева. Вопль Хельги слышали, наверно, даже небесные боги, листья вздрогнули на вековых деревьях, сорвались с него зелёными мотыльками, закружили в воздухе, порхая и устремляясь как можно дальше от этого ада.