Так что народ шибко уважал Люда, он, можно сказать, был для многих легендой этого тысячелетия, отцом-заступником. Думаю, не каждый бог выстоял бы против него, обезумевшего, один на один. Да и волхвы наши, где и были недовольны его самодурством, но гордо помалкивали, ибо признание народа – это и есть его заслуженная да болью выстраданная награда.
С тех пор один он по жизни шёл, словно перекати-поле был, одиночество его суженой стало, никого не любил более, кроме дочери, от любви сотворённой. И советов жрецов он никогда не слушал, хоть и могли они велеть ему по долгу своему жениться повторно. Любил он супругу свою, так трагически погибшую, пуще жизни своей ветреной, и такое бывает, что характер его упёртый, что чувство вечное, ничем не крушимо, гранит-камень на душе у него гремучий.
Да и дочери его единственной, Фриде, неслабо досталось от отца, гонял он её в дружине с самого детства как сидорову козу, наверное, больше всех, словно с кованой цепи сорвался туром степным да вольным.
Из целой сотни вновь прибывших в молодую дружину здоровенных откормленных детин только один и выдерживал до конца двух десятков лет обучения, становясь воином-охотником на нечистых. Остальные в лучшем случае делались защитниками своих родовых поселений от тёмной ночной проказы. Ведь не каждому дано так резать демонов, не у всех же так кровь первых асов проявила себя, как у Людамира.
А эта козюля малолетняя, смотри-ка на неё, всё выдержала, с тёткой родной не захотела остаться, нос воротит, орёт как оглашенная, глотку свою надрывает, к батьке на руки просится, вцепилась в него, как репей, аж рычит волчонком диким да слюни пускает, втроём не оторвать, так и росла малая дитятя при его службе безумной, в близкой дружбе с отцом была.
Он ей на именины в шесть лет нож калёный подарил, а в семь – самострел чудной да копьецо крохотное сделал своими руками, тупое, чтобы она не поранила никого. Так что у нашей девочки Фриды было хорошее детство, весёлое и на приключения всякие красочное.
Вместо кукол соломенных да тряпичных, чем подружки юные в её возрасте игрались, бой на ножах. Подросла – нате в руки меч, а стреляла из самострела как, просто слов нет, одно загляденье, с закрытыми глазами на любой шорох, тюк… и прям в глазик.
Вот так и выросла в боевой дружине с мальчишками дочь многострадального арийского вождя, эта фурия.
Но, видно, дочь и стоила своего отца, не зря же она ему роднёй первой приходилась, единственная, так сказать, кровиночка. Великий род о наследстве позаботился, не оставил этого горемыку совсем уж одного, кровь – она завсегда силу тайную да загадочную имеет, так и в этот раз получилось, ни слез, ни скулежа, ни просьб, а только мертвая хватка, как у маленькой росомахи. Насупится, губы свои тонкие стиснет, и хоть ты тресни или лопни, но выдержит всё, и даже прилюдную порку – привязанная к бивню святого мамонта. И такое приключалось с ней неоднократно. Народу собиралось посмотреть на это уйма, некоторые даже сочувствовали молодице и дружкам её закадычным, но такое наказание было всегда, закон есть закон, хоть ты князь молодой, хоть дочь великого человече, а ум вбивался для неразумных только так, как говорили волхвы мудрые да земельные – на здоровье.