– Это твоя комната? – спросила Лера у Лёхи.
– Нет. Это Дэна комната… была. У нас брат был старший Дэн, Денис. Он умер.
– Соболезную. А когда?
– Восемь лет назад.
– А Ирина Анатольевна говорила, что недавно?
– Для неё, недавно. Мы привыкли, и ты не обращай внимания. Ему восемнадцать исполнилось, а нам семнадцать. Как раз в наш день рожденья. Мы поэтому дома не праздновали никогда. А тут мать сама захотела. Ну, мы, конечно, согласились. После в клуб поедем, там все наши будут. Отметим. Вы как? – Леха посмотрел на Леру вопросительно.
– Я никак, не поеду, настроения нет. А Саня пусть едет, я не против. Так жаль вашего брата.
– Ты не парься, ладно? Он, конечно, был очень талантливый и способный и все такое. Рисовал вон, – Леха кивнул на портреты. – Но его нельзя было вылечить. Он много лет болел. Диагноз ещё в детстве поставили. Мы выросли, зная, что он умирает. Но мать у нас женщина героическая. Она не верила. От него не отходила. К кому только его не возила, чего только не делала. Все говорили, что это чудо, что он до восемнадцати лет дожил. Но она, конечно, надеялась на чудо почудеснее.
– Да, Рина Карловна, она молодец.
– Тогда ещё и отец слёг, операцию экстренно делали. Мать в больнице с отцом была, когда Дэн умер. Её словно подменили после похорон. Короче в тот год было реально хреново. А сейчас все нормально. Это жизнь, такие вещи не в нашей власти.
– А чего эта комната так и стоит все восемь лет, места у вас немного, вроде?
– А ты мать спроси, она её трогать не даёт… Да пофиг, мы с Катькой квартиру сняли, переезжаем на следующей неделе.
– Молодцы. А где Борис Петрович? Поздороваться хотела.
– Он с утра неважно себя чувствует. Прилёг.
– Понятно. Пойду, помогу на стол накрыть, может быть, не прогонят.
Накрыв на стол, Рина Карловна переоделась. Первый раз в жизни Лера увидела её в платье – не в мешковатых брюках, не в бесформенной юбке – в бирюзовом шелковом платье с голубой собачкой из бисера на плече. Женщина даже сделала макияж – накрасила губы и обвела глаза серебристо-голубыми тенями. Вечно свисающую на глаза челку закрепила надо лбом при помощи серебряной заколки. Платье словно бы выпрямило её спину. Не затененные чёлкой глаза засветились, поймав бирюзовый оттенок шёлка – больше они не казались пыльно-серыми. А открывшийся высокий лоб придал лицу холодное, даже надменное выражение.
– Глаза голубой собаки, – поймав устремленный на неё взгляд Леры, сказала Рина Карловна.
– Что? – не поняла девушка.
– Это любимый рассказ Дениски, сына. Глаза голубой собаки. Маркес. Это Дениска подарил, – Рина Карловна нежно погладила голубую собачку из бисера на плече.