Вдруг малыш остановился и, глядя старшему брату в глаза, сказал:
– Флорентик, матушка говорит, что врать нехорошо, этим мы боженьку обижаем. Зачем ты сказал так? Ведь рыцари свернули на другую дорогу.
– А я и не врал. Утром большой отряд туда ускакал, пусть его и догоняет. Отец учит: на добро надо отвечать добром! Ты не помнишь, но, когда неурожай был, братья Ордена Храма всех голодных до весны подкармливали. Бывало, набьётся в притвор церкви голодного люду, что гвоздей в подковы, а им после хлебушка подадут. А этот? По глазам видно, что он явно замыслил плохое. Понимать надо! Жуй лепёшку.
Но малыш не унимался:
– А как вернётся этот лохматый дядька сердитым и ухи нам надерёт?
– У отца руки вон какие сильные, как клещи! Он кому хочешь сам уши открутит.
Старший брат ясно представил себе эту картину и рассмеялся:
– Не страшись, Лео, завтра уже домой возвращаемся. А здорово мы с тобой показали этим лионцам, кто хозяин горы!
От гордости малыш радостно запрыгал вдоль дороги. Флорентик ухватил братишку за руку и увёл через длинную крытую галерею на соседнюю улицу.
На всякий случай.
Тем временем Дамиен с Вейлором догнали братьев Ордена Храма. Отряд пересек бирюзовые воды Роны. Оставшийся позади город уменьшился до узенькой полоски. Дальше путь их лежал в Альпы.
– Ох! – Тишину разорвал возглас, отозвавшийся гулким эхом.
Ги широко распахнул глаза, отказываясь верить в то, что всё это происходит с ним по-настоящему. Стрела попала в грудь, решив отнять молодую жизнь.
– Твой капитан – следующий, – надменно бросил шпион раненому парню. И тут же исчез в тёмном переулке.
Ги захлестнула паника, ноги не слушались, темнело в глазах. Опираясь на стену, он медленно опустился на холодную мощёную булыжником мостовую. Юноша отчаянно пытался удержать кровь, но она предательски вытекала из раны. Его дрожащие руки мгновенно побагровели. Он постепенно терял силы, тьма наступала. Безмолвные трущобы сливались в единую серую тень. Свет сочился лишь со стороны прохода, ведущего к домам, где ещё не затихла ночная жизнь. Люди были так близко, а он лежал здесь и умирал. В глазах мутнело…
Вдруг на фоне неяркого света возник силуэт. Он стремительно приближался, тяжелые шаги становились громче. Это был Спрут.
Бросившись к другу, он упал на колени, тормошил юношу, звал его по имени.
Ослабевший Ги пришёл в себя.
– Пьёвро, мне так страшно, – с надрывом пробормотал Ги.
– Береги силы, малыш. Я о тебе позабочусь.
– Меня трясет, и больно в груди, – он еле коснулся окровавленного древка.
– Упрямый дурак. Я же предупреждал тебя. Проклятье! – мужчина корил себя. – Это моя вина!