Спрут расхохотался: история оказалась и вправду смешной. Затем задал горшечнику какие-то вопросы, сделав вид, что не всё расслышал из-за шума. Заплатил, как обещал, и собрался уходить.
– Господин, – окликнул горшечник, и голос его стал серьёзным, – я помню ещё одну старую байку о человеке с жемчужной серьгой, отважно защищавшем здешние земли. Я сам – нормандец.
Худощавый рассказчик постучал себя кулаком в грудь.
– Что бы вы ни делали в этой жизни, пусть вам всегда сопутствует удача и дует попутный ветер.
Антуан поклонился. Пьёвро, посмотрев ему в глаза, ответил:
– Мне это очень пригодится, старина.
Роуп дёрнул капитана за рукав, позвав его за собой в узкий переулок возле лавки. Нормандец решил избежать ненужного внимания, уводя капитана с оживлённой улицы.
– Кажется, я слышал про человека, о котором упоминал торговец горшками. Того, что пришёл с тамплиерами в «Одинокий филин». Один моряк, фламандец, вспоминал дорогой перстень на руке влиятельного дворянина. Горел, как огонь. Это может быть тот самый. Их корабль недавно отбыл в Кале.
– В рассказе Антуана всплыл знакомый герб, я уже слышал о нем, причём, совершенно из других уст. Что-то ведёт меня, я чувствую. Неясно только, выведет ли это к свету или приведёт к гибели. Рыцарь появился вновь не случайно. Это не может быть простым совпадением. Говори всё, что знаешь. Я должен это проверить!
Это была слабая зацепка, но иногда только такая и остается в руках.
– Не дело сваливать всё разом. Я с возрастом не стал расторопней, – ответил Роуп. – Пойдём, обсудим всё не спеша.
Ночная темень проникла в скромное жилище. Несколько свечей уже погасли, утопив свой фитилёк в остывающем воске. Держался последний огарок, тускло освещавший лица мужчин. Сидя за столом, они многое обсудили, и каждый погрузился в собственные думы. Несмотря на разногласия, которые стеной стояли между моряками все эти долгие годы, старые приятели всё же решили забыть о том, что утекло в непроглядную расщелину времени. Вспомнили то, что их объединяло тогда под парусом, когда они вместе противостояли бушующим волнам и ревущим ветрам.
Роуп, глядя на Пьёвро, отметил, что таким он уже видел друга после войны. Сутулый, тихий и молчаливый. В этот раз он заметно постарел. Рассказ капитана взволновал и без того вечно обеспокоенного нормандца. Плен был чёрной отметиной в его судьбе. Подобное разрушает, растаптывает человека или делает его рабом внутренней тревоги на всю оставшуюся жизнь, лишая крепкого сна, закрывая человека от всего окружающего. Отравляет его мир бесконечным подозрением, заставляя сомневаться даже в постоянстве собственной тени.