–По-твоему, на любовь способны только глупые мальчишки и выжившие из ума старики?
–Способен ли ты, Норман, любить без оглядки, забыв обо всём?
–Да!– с жаром закричал мужчина,– Мне уже не важна карьера, не нужна жена Наяда, я хочу только тебя.
–Мы будем жить здесь?
–Так быстро дела не делаются.
–Отговорки. Да и зачем мне Норман, если я люблю Орина?
И Отта пошла к двери.
Сэндлер поймал её за руку, взглянул в глаза. Там была усталость и ни капли сожаления оттого, что сейчас она покинет его.
–Твоё тело было моим, оно даже отвечало мне взаимностью…но душа твоя осталась принадлежать Орину! Но, может, ты всё же забудешь этого пацана? Может, стоит повторить те мгновенья, когда мы таяли от счастья?
–Зачем? Я отвлеклась от мыслей об Орине на несколько дней, но вот опять думаю только о нём.
–Он сейчас с Лэсли.
–Никакая Лэсли не удержит МОЕГО Орина возле себя.
–Как я не усердствовал – результат довольно скромный.
–Наверное, ты поспешил: я ещё не забыла Орина. Мы в ссоре с ним, но я знаю: мы будем вместе наперекор всему.
–Ты говоришь это, чтобы позлить меня!
–Нет!– и она прошла к выходу.
–Оттавия! Я буду ждать тебя, только позови!
А когда карета подъезжала к Милфорд-Хейвену, Оттавия попросила остановить у ближайшей церкви.
Упав на колени перед распятием, Отта плакала и каялась:
–Боже прости меня! Я уже не в праве называться твоим подобием… Как я могла отвечать на ласки Нормана? Боже милостивый, наставь меня, грешную, на путь правильный, истинный, божий…
Орин Филдинг ушёл в плаванье. Росс для испытания послал его в Финляндию за пенькой и брёвнами. Он уплыл 30 декабря. Чезорино Малевольти отбыл в резиденцию графа Лисбурна того же числа. Августа проводила его. Итальянец долго целовал уста любимой женщины, оба плакали и говорили слова любви.
А без пяти двенадцать ночи слуга в доме Драммондов упал в обморок при виде покойного хозяина Бернхарда с окровавленным лицом.
Ухмыляясь, привидение перешагнуло через слабонервного мужчину и открыло дверь в комнату Августы.
Та сидела за столом и перебирала гербарии. Многие цветы и растения были привезены свёкром Айвором из дальних стран и были диковинны для здешних обывателей.
Женщина в крайнем испуге выронила гербарий с ярким цветком.
Она сожалела:
–Надо было воткнуть тебе в сердце осиновый кол и забить кирпич в рот, чтоб ты никого больше не тревожил. Как же я могла забыть…
–Ты – глупая баба, Августа, это же была моя лаборатория! Разве я позволил бы вам отравить себя? Эта кровь на лице – маска для легковерных. А то снадобье, что я выпил, вызывает лишь глубокий сон, сродни летаргическому, с замедлением работы сердца и дыхательных процессов.