— Мне ст-трашно…
— Понимаю, малышка. Но я не отпущу тебя от себя. Постоянно буду поблизости, рядом. Пусть Асаев захлебнется от злости и зависти, что упустил такую девочку. Хочешь, открою секрет, Ален? — пытаюсь отвлечь внимание голубоглазки, чтобы она хоть не дрожала так.
— К-какой секрет?
— Не только у твоего мужа есть специально натасканные на определенные просьбы люди. У меня такие тоже имеются. Выполняют иногда за меня грязную работу. Асаев никуда не денется.
— И ты сможешь вернуть мне Давида? Сможешь спасти моего сына?
— Спасти и защитить. Не только его, Ален. Вас обоих, — сглатываю, когда голубоглазка ерзает в моих руках.
Разве она не понимает, как близость ее тела действует на меня? Разве не видит, что я в ее присутствии едва могу сдерживать свою животную натуру?
Еще немного, и Алена реально начнет проводить параллели между Асаевым и мной.
А мне бы этого очень не хотелось.
— Завтра ты спрячешь весь свой страх и будешь смотреть на Ратмира с гордо поднятой головой. Покажешь ему, что твоя жизнь не развалилась из-за его отсутствия в ней. У тебя есть тот, кто может постоять за тебя. У тебя есть я, Алена.
— Ты…я не понимаю, — маленькая нимфа все-таки отводит взгляд в сторону. — Не понимаю, почему ты возишься с моими проблемами, ничего не требуя взамен… Ты ни к чему меня не принуждаешь, не заставляешь. Я не уверена, что так бывает.
— Бывает, как видишь, — хмыкаю я, поглаживая Аленку по щеке. — Свое я еще возьму, забыла? Найду Давиду няню или сестру попрошу забрать твоего сына в их детский сад, а тебя увезу в какую-нибудь глушь, где твои крики никто не услышит.
— К-крики? — испуганно переспрашивает малышка.
Глупая.
Кричать она будет только от удовольствия.
— Крики, стоны… Какая в сущности разница? Не выпущу тебя из постели, пока не утолю свой голод. Буду кормить с рук и заставлю тебя сходить с ума от желания. Нравятся перспективы, красавица? Мне так более чем.
Я толкаю Аленку на себя, чтобы она как следует прочувствовала все. У нимфы расширяются глаза, и по новой вспыхивают красным щеки.
Если я сейчас так на нее реагирую, что будет завтра, когда я увижу Алену в вечернем платье? Будет чудом, если мне удастся сдержаться и к чертовой матери не содрать с нее ненужную тряпку.
Алена
Это изощренная пытка — каждую минуту думать о том, в каких условиях сейчас находится мой сын. Хватает ли ему всего, не плачет ли Давид именно в этот момент, потому что я слишком далеко, заботятся ли о нем хоть немного.
А вдруг Ратмир отыгрывается на моей крохе? Мысленно я теперь называю Давида только своим. Мой сын. Мой и больше ничей. Родной отец, который по-настоящему любит своего ребенка, так бы не поступил с ним. Асаев в моих глазах упал так низко, что подняться он уже не сможет. Настоящие мужчины так не поступают.