И они невесело повернули к дому. Полностью замысел их не удался.
По дороге им попадались одиночные полицейские, жандармы и казаки. Особенно много было их поблизости от вокзала. Мастерские не работали. Сторож, распахнув горячему солнышку дверь, грелся на пороге проходной будки. Заметил Савву.
— С праздничком! — поздравил он.
— Спасибо, — ответил Савва. — На работу никто не пришел?
— Не-ет! Куды тут. Все на маевку в Рубахинский лог потянулись. А ты чего же один от народа отбился?
— Да так, — уклонился Савва. — А потом — не совсем я один.
— С девицей можно и во всякое время погулять, — наставительно заметил сторож. — А в такой день надо быть с товарищами.
— Вот и я посчитал так же, — отходя, засмеялся Савва.
И у Веры опять большим счастьем екнуло сердце.
Агафья Степановна не знала, ругать молодежь или радоваться их благополучному возвращению. Вера глядела на нее ангелочком, просила не сердиться, что так получилось. А Савва почесал в затылке, сказал просто и почти истинную правду.
— В лес забрались, Агафья Степановна, да только что и вышли оттуда.
— Батюшки! Заблудились?
— Все-таки выбрались, — неопределенно объяснил Савва.
Они набросились на завтрак, собранный для них Агафьей Степановной, и, весело перемигиваясь, вылизали даже тарелки. Потом улеглись и моментально заснули. Агафья Степановна ходила на цыпочках, раздумывала, будить ли их к обеду. И решила: пусть спят. Целую ночь, бедняги, по лесу проплутали, намаялись. Ладно, еще беды с ними никакой не случилось.
Разбудил их Порфирий. Он влетел запыхавшийся, с горящими глазами, рукавом стирая со лба росинки пота.
— Савва, ты что же это спишь?
— А что? — спросил тот, вскакивая.
— Ты понимаешь, во всю Вознесенскую гору по уступу утеса кто-то написал слово «свобода». Прямо из слободы, с этого берега, видно. Весь народ туда повалил. Мы с маевки шли. Тут говорят: «Айда к реке смотреть!» Понимаешь: «свобода»! Вот здорово! Полиция туда хлынула, и казаки все поскакали. Одевайся, пойдем.
Вера тоже пошла. К ним присоединился и Филипп Петрович. Он давно уже не хаживал на рабочие массовки и сходки, отговариваясь нездоровьем. Тут его подтолкнула необычность вести, принесенной Порфирием. По всем улицам народ спешил к реке. На паром невозможно было попасть. Но и с этого берега четко были видны, теперь в упор освещенные лучами солнца, яркие белые буквы. На вершине утеса суетилась группа конных казаков. Они не знали, что предпринять. По-видимому, спуститься и уничтожить надпись — таких смельчаков не находилось.
— Вот оно, братцы, что значит… — говорил, любуясь надписью, какой-то рабочий в новых сапогах с туго натянутыми голенищами. Он даже щелкнул языком от удовольствия. — Свобода!