— Саввушка, а патроны у меня под матрацем? — тихонько спросила она.
— Прислушивайся, — тоже шепотом ответил он ей. — Если полиция — утопи в тесто, в квашню.
Накинул на плечи полушубок и вышел в сени.
Оказались Порфирий, Кузьма Прокопьевич и телеграфист Нечаев.
— Фу, пеньки Золоченые! — облегченно вздохнул Филипп Петрович. — И чего это вас но такой погоде носит? Кузьма, водки ни капельки не осталось. Ты с собой принес?
Но Кузьма Прокопьевич не отозвался на это, не раздеваясь, присел на табуретку возле двери. Порфирий стряхнул с шапки снег:
— Мы за тобой, Савва, — сказал он. — Собираем свой народ. Поговорить надо. Страшная весть.
— А что случилось? — спросил Савва, торопливо всовывая руки в рукава полушубка.
Порфирий повел головой на Нечаева.
— Вот телеграмму он только что принял…
Кузьма Прокопьевич тихо выговорил:
— В Петербурге… рабочих… царь вчера расстрелял. И женщин, детишек. Шли с крестами к нему, с хоругвями… Просить облегчения жизни… А он… пулями… свинцом их… Да что же это такое?.. Господи!.. В мирных, в безоружных — пулями…
— По телеграмме получается: шибко много народу он положил, — добавил Порфирий. — Ну, скорее, скорее, Савва!..
Нечаев энергично махнул рукой.
— Бомбой бы в него! Подкосить подлеца!
Савва быстро собрался, и они ушли. Агафья Степановна взяла тряпку и стала вытирать у двери натаявшую с сапог Нечаева лужу. Вера, прижав к груди пачку патронов, неподвижно стояла на кухне, возле квашни. Ей казалось, что сквозь посвист пурги доносятся выстрелы, удары и жалобные вскрики раненых ребятишек… а мать у порога вытирает пятна крови. Филипп Петрович вышел из-за стола, растерянно потоптался посреди комнаты.
— Агаша… И ты слышала?
Агафья Степановна, белая, с окаменевшим лицом, молча кивнула головой. Филипп Петрович потоптался еще немного и полез на печь. Его знобило.
Эта снежная непогодь висела над землей уже четвертые сутки. Метель утихала на несколько часов, тогда с неба обильно сыпалась сухая крупа и позади еланей смутными ломаными линиями проступали вершины ближних гольцов. А потом ив горных ущелий снова налетал острый, студеный ветер, взрывал, взъерошивал нападавший снег, гнал его вкруговую, и все тонуло во мгле. За городом, в открытых лугах и еланях, поземка начисто стерла дороги и тропы, загнала диких зверей и птиц в самые глухие лесные чаши. Глубокие хрустящие сугробы намело у заборов, в улицах города, снегом забило железнодорожные пути.
Январские дни коротки, метель сокращала их еще больше. Казалось, не успеет начаться рассвет, как уже опускаются вечерние сумерки. Особенно сильно разыгрывалась метель по ночам. И мало кто — только по самой крайней нужде — отваживался в такие ночи ходить по темным шиверским улицам.