— Садись, — сказал он доброжелательно, — чего ж не подвезти. Дорога для пешего шибко тяжелая. Тебе далеко?
— В Рубахину.
— Мне-то на мельницы. Да все одно садись. Там от сворота тебе останется всего версты две пройти. — Он говорил заплетаясь, с трудом двигая крупными мокрыми губами.
— Там добегу, — радостно согласилась Клавдея.
Мужик потеснился, давая ей место на дровнях, в которых было набросано немного соломы.
— В Рубахиной вроде всех баб я знаю. Тебя не запомнил, — сказал он, когда Клавдея устроилась поудобнее и конь снова затрусил мелкой рысцой. — Ты городская?
— Из городу, — подтвердила Клавдея.
— А я с мельниц. Яковом звать. Знаешь: у Якова — лучше всякого. Ха-ха! — он пьяно мотнул головой. — У Петра Сиренева в мельниках служу. Возил ячменную муку господину Баранову, тестю, значит, Петра Иннокентьевича. Поросятами господин Баранов решил обзавестись. А чего ж, свои окорочка к празднику. Мукой зять завалит. — Мужик наклонился к Клавдее, дохнул ей в лицо винным перегаром. С видимым удовольствием похвалился: — Ночевал я у самого господина Баранова. Вечером лично водочкой меня угостил, а сейчас, на дорожку посошок, кухарка его поднесла. Обильной руки человек.
У Клавдеи страшно зябла нога: за голенище насыпался снег и теперь постепенно таял. Вытряхнуть бы его, но за голенищем лежали прокламации.
Мельника хмель разбирал все сильнее, видимо, кухарка Баранова тоже оказалась «обильной руки». Яков говорил и говорил и все тыкал тяжелым, каменным кулаком Клавдею в плечо.
— Нет, ты слушай, тетка… Ты… Хочешь, я тебя в самую Рубахину завезу? А мне что, фунт овса туда завернуть… А то поедем ко мне на мельницу. Мельничихой…Ха-ха!.. Ты слушай. Породнились два таких человека. Ты подумай: господин Баранов и Петр Иннокентьевич. Это же черт-те что! И так сила была у каждого, а теперь… Тетка, да ты знаешь ли господина Баранова?
— Где нам знать, — сказала Клавдея. — А слыхать про него я слыхала.
— Хе-е! А я вот знаю его. Человек! Ты, поди, и Петра Сиренева не знаешь?
— Тоже не знаю. — Клавдее противно было слушать пьяную болтовню мельника, противно было говорить о Петрухе. И не хотелось вылезать из саней: все-таки четыре версты до сворота можно подъехать. Только как бы изловчиться и вытряхнуть из валенка снег. — Про Петра Сиренева даже никогда я и не слыхивала.
Яков еще больнее ткнул Клавдею в плечо.
— Ты слушай… Как ты не знаешь? Да он всю Рубахину в своих руках держит. Он весь ваш город к себе приберет, если захочет… Вот он какой, Петр Иннокентьевич. Сила!.. Тетка, поедем со мной. — Якова стал морить сон, он сунулся головой в солому, опять приподнялся. — Всю ночь не спал… Пил с дружком. А утром кухарка угощала… Ты кто такая?