— Я-то ведь очень терпеливая, — сказала Лиза.
— Ну, и потерпи еще. Пока Терешин дела не даст. У нас сейчас так: он только может.
— Подожду…
Прошло много времени в полном молчании. Только по-прежнему с легким шорохом сталкивались за окном ветви черемухи и еще тише шелестели на столе страницы раскрытой книжки. Вдруг Лиза приподнялась, обхватила руками колени.
— Порфиша, — очень тихо сказала она, словно зная, что Порфирий не спит, — нейдет Борис у меня из ума. И слова, что сказала мне сегодня Степанида Кузьмовна. Подкинула сына я Василевым — значит тогда уже отказалась от него. И потом всюду повторяла, даже на суде клялась на евангелии — убила. Значит, и второй раз я от него опять отказалась. Так мать ли я ему теперь и в самом деле?
Порфирий тоже приподнялся, притянул ее к себе.
— И я от тебя в сердце своем сколько раз отказывался. А вот ты все же со мной. Будет и сын твой с нами. Лиза, я ведь тебе это сказал уже. Чего же ты все сомневаешься?
Лиза откинулась на подушку. Ей стало сразу легко и спокойно. Порфирий сильный, он может все. Хорошо, что он так сказал. Раз он сказал — сделает. И хорошо, что она теперь не одна и есть рядом с нею надежная, крепкая рука мужа.
Поглядывая временами в окно, Лебедев размашисто набрасывал текст прокламации. Ему хотелось закончить работу до наступления сумерек. Вечером на этой квартире у него должна была состояться встреча с представителем Союзного комитета. С кем именно — он не знал.
По небу бесконечно ползли низкие серые тучи. Неделю тому назад здесь выпал первый снег, потом растаял. Холодный ветер смел оставшиеся кое-где снежинки и теперь гнал вдоль улиц города опавшие, скоробленные листья тополей, тряс и шатал скрипучие ставни. Пешеходы поворачивались к ветру спиной, закрывали ладонями лица; все равно пыль, густая, колючая, слепила им глаза.
Держа в растопыренных пальцах махотку с молоком, а свободной рукой обжимая подол платья, как пузырь надутого ветром, Васенка, хозяйкина дочь, перебежала через дорогу. Мать встретила ее у калитки, отобрала махотку и стала сердито выговаривать — в молоко насыпалась пыль.
Мать Васенки, Фаина Егоровна, хорошая женщина, только очень замученная. У нее муж убит под Вафангоу еще в начале войны, а брат, безрукий калека, лежит в иркутском госпитале. Живет она стиркой белья. Жалуется: солдаток много, а работы постоянной нет. все стирку ищут. Что другое сумеют сделать простые женские руки? Заказчиков все труднее найти, а если и найдешь — работай на них совсем за бесценок. Только-только расходы на мыло оправдаешь, а себе почти нет ничего. Девочку пора бы в школу послать. А как пошлешь, когда нет у нее ни обуви, ни одежды зимней? И белье гладить уже хорошо она научилась. Грамота — дело, конечно, нужное; а хлеба лишний кусок заработать поможет — это нужнее.