— От обузы легко избавиться, Эйкке, — с такой глубокой горечью проговорил он, что того передернуло. — А вот жить с чужой ненавистью в душе врагу не пожелаешь. Ты… на слово мне поверь и постарайся исправить то, что возможно. Пока не стало слишком поздно.
Эйкке поморщился и махнул рукой. Ну правильно же все! Лучше оборвать, раз представилась такая возможность, пока не увяз по самые уши, и Касси тоже постепенно его забудет и заживет прежней жизнью. Эйкке своим присутствием только разрушал ее, постоянно вынуждая Касси рисковать и подвергать себя опасности. К чему ей снова его заботы? Тем более что она драконов терпеть не может.
Но на лице Тидея была написана такая мучительная решимость, что Эйкке невольно поежился. Тот был старше его в два раза и, конечно, лучше знал жизнь. А Эйкке вдруг подумал, что он-то про Тидея совсем ничего не знает.
— Уж не той ли ненавистью ты в этом чудном месте околачиваешься? — чтобы как-то разрядить обстановку, небрежно поинтересовался он. Однако Тидей покачал головой.
— Это наказание однажды закончится, — расплывчато сообщил он. — А вот ненависть останется со мной навсегда. Мне не дали шанса ее потушить. А ты отказываешься от него сам. Пожалеешь, Эйкке, но когда бы ты меня слушал?
Наверное, это был самый подходящий момент для того, чтобы распытать Тидея о его прошлом — ведь было же у него прошлое и явно не менее захватывающее, чем у подопечного, раз привело его в подвалы Арены, — но странное отчаяние в его голосе наконец пробудило у Эйкке разум. Не тот, то ли эгоистичный, то ли, напротив, чересчур благородный, уговаривающий отпустить Кассандру и навсегда забыть о ее существовании, а родной, трезвый, с ходу ошарашивший собственной дуростью и объяснивший одну простую вещь. Эйкке не хотел, чтобы Касси его ненавидела. И чтобы считала подлым лгуном, воспользовавшимся ее доверчивостью. Ему было не наплевать на ее мнение, и, как правильно заметил Тидей, он пока еще имел возможность изменить его в лучшую сторону. Что бы ни было дальше, Касси заслуживала правды. Быть может, она одна ее и заслуживала!
— Если не вернусь, получишь в камеру старого знакомого, — скептически заметил Эйкке и решительно покинул каморку Тидея.
Касси сидела у выключенного фонтана и бросала в накопившуюся после проливного дождя воду камни. Неподалеку копошился Протей, что-то выводя палочкой на земле, но Касси было лень поворачиваться к нему. В голове у нее не было ни одной мысли, зато грудь наполняла тягучая и беспросветная тоска, какой не появлялось, наверное, с той самой первой осени без мамы. Тогда Касси потеряла часть своей души, уверенная, что ее предали, а над ее чувствами посмеялся самый близкий ей человек. Почему же сейчас было так же больно и обидно? Уж Эйкке-то никак нельзя сравнить с мамой, несмотря на то, что в последнее время они стали почти что друзьями. Какое ей, в конце концов, вообще было до него дело? Он ведь с самого начала дал понять об истинной своей натуре, напав на Протея, — почему же Касси следом положилась на его слова, а не на свои глаза? Сам же Эйкке предупреждал, что она вериг не тому, чему стоит на самом деле. А она не вняла. И вот теперь расплачивалась.