Мониторы гаснут. И мы медленно начинаем осмысливать реальность нашего положения.
Все это было чертовой мистификацией.
Они вторглись в наши сны.
Они терроризировали нас изнутри.
Они сводили нас с ума и смотрели на наше саморазрушение.
Затем они расплылись в улыбках и сказали, что это было для нашего же блага.
Хотел бы я сказать, что удивлен, но после всего через что прошел, это просто похоже на очередной вторник. Тебя валяют в дерьме, избивают, затем говорят, что это твоя вина. Затем тебя вышвыривают на обочину. И все твои пожитки умещаются в мусорном мешке у тебя на плече.
Ага, звучит правдоподобно.
Члены единственной семьи в помещении жмутся друг к другу в поисках поддержки. Внутри своего тесного кружка они утешают, убеждают, что все будет хорошо; уговаривают доверять нашим лидерам и делать то, что те говорят.
Тем временем бездомные дети в задней части дворика прыгают вверх и вниз, веселятся и размахивают оружием в воздухе, а Кью стоит на столе и кричит: «Это дикий, дикий запад, ублюдки! Так, вот так!»
По тому, как Рейн прижимается ко мне, можно определить, к какой группе она принадлежит.
Кроме того, очевидно, что мне здесь вообще не место.
ГЛАВА
VII
Рейн
– Чувак, здесь не было электричества, наверно, вечность? Как, черт возьми, они включили трансляцию? – спрашивает Ламар, сидя на прилавке, болтая ногами и каждый раз ударяя ботинком по ящикам снизу.
Уэс пожимает плечами:
– Без понятия, чувак. Может быть, они врубили электросеть на полную катушку только для трансляции?
Я лишь вполуха слушаю их разговор. Мое внимание приковано к парню, лежащему без сознания, у которого через окровавленную повязку на шее выступает кусочек стекла. Я должна ему помочь.
Я придумаю что-нибудь.
– Рейн, – зовет Уэс.
– А? – отвечаю я, не отрывая глаз от Квинта.
– Ты как? Ты не сказала ни слова после видеообращения.
– Видеообращение, – бормочу я, поворачиваясь лицом к Уэсу. – Теперь мы будем так это называть? Как все называли апокалипсис «23 апреля», потому что так лучше звучало?
Уэс покусывает нижнюю губу – так он делает, когда пытается понять.
Когда пытается понять меня.
– Я знаю, это было трудно принять. Понимаю. Но мне нужно, чтобы ты не теряла голову. Не сходи с ума.
– Я в порядке.
Уэс бросает Ламару скептический взгляд.
– Я не схожу с ума. Может быть, мне просто не хочется говорить о том факте, что правительство только что публично погладило себя по головке за то, что заставило моего отца попытаться убить всю свою семью.
Уэс тяжело вздыхает и кивает.
– Да, я понимаю.
– Я знаю, что папа был непродуктивен. Он был в депрессии... безработным, параноиком, злобным, как змея, пристрастившимся ко всему, что мог достать... но что насчет нее? – Когда покалывание на моем красном от гнева лице постепенно проходит, горло сдавливает от эмоций. – Она была потрясающая, Уэс. – Я представляю красивое, уставшее, самоотверженное лицо моей мамы, и мне хочется плакать. – Она была самым продуктивным членом общества, которого я когда-либо встречала. – Я хочу сказать так много, у меня столько чувств, которые еще не выплеснула, но все они чертовски болезненные, поэтому я прикрываю рот рукавами и останавливаю себя.