Усаживаясь за стол, он коротко взглянул на Котляревского и Уварова.
— Я уже почти все знаю, что вы мне можете доложить. Больше двух часов я сегодня разговаривал с комиссаром Пеллё. Вчера тоже.
Все уселись, и Врангель продолжил:
— Он ознакомил меня с телеграммой Бриана. Довольно хамской. В тональности этой телеграммы ведет себя и Пеллё. Он решил, что может со мной разговаривать на повышенных тонах. С помощью крепких русских слов, которых доселе никогда не употреблял, я объяснил ему, что так вести при общении не позволяют себе даже извозчики. Это так, к слову, — он снова обратился к Котляревскому: — Может, у вас, Николай Михайлович, есть какие-то подробности?
— В сущности, Петр Николаевич, все то же, что и в телеграмме. Эмигрантские политические круги эта новость не застала врасплох. Продолжают осмысливать. Как и прежде, кто-то брызжет патриотической слюной, кто-то негодует. Милюков разразился большой статьей о предательстве французов. Это пока все. И еще, о генерале Науменко. Мы повидались с ним.
И Котляревский довольно подробно рассказал Врангелю о встрече с Науменко. После того как он закончил, Врангель, мрачно слушавший, так же мрачно сказал:
— Ничего хорошего от него ожидать не следует, — и обратил взгляд на Кутепова: — А у вас, Александр Павлович? Что, тоже неприятности? — и устало добавил: — Я больше никаких добрых вестей ни от кого не жду.
Кутепов изложил все происшедшее в Галлиполи, стараясь по возможности щадить Врангеля.
— Небольшая группа слабых духом солдат взбунтовалась. Выпустили из корпусной гауптвахты арестованных солдат, которых я намеревался в назидание всем предать суду военного трибунала. Чтобы дальше не разжигать страсти, я не стал проявлять свою власть. Люди и в самом деле голодают, во всем разуверились. Пришлось позволить им покинуть армию. Иного выхода не видел. Если бы силой оставил их в армии, они рассеяли свой бунтарский дух по всему корпусу. Их совсем немного, — он решил несколько уменьшить число бунтующих. — Может, тысяча, от силы полторы. Все верные присяге войска остались с нами.
Не сказал Кутепов Врангелю только о том, что и сам уже не до конца верит в верность ему своего корпуса.
Когда они остались только вдвоем, Врангель сказал:
— Я тоже заготовил для вашего сведения неприятную новость. Я уже говорил: мы в последние дни крупно рассорились с Пеллё. И он в гневе вдруг выкрикнул мне, что имеет полномочия в случае моего неповиновения арестовать меня. И, дескать, только его благородство не позволило ему сделать это до сих пор.
— Не посмеют! Я подниму корпус! — гневно сказал Кутепов.