Двойняшки для Медведя (Созонова) - страница 4

— По ходу пока ты отвиснешь, дети вырасти, окончить школу и жениться успеют, угу… Ильин? Сидишь? Нет? Сядь. Ага, и успокойся. И не нервничай. Да ну чего-то рычишь-то, а? Нормально всё. Зачем звоню? Ну… У нас тут с Потаповым двойня, получилась, прикинь? Как чего двойня? Детей, идиот! А… Ильин?! Эй!

Я подавил трусливый и совершенно несвойственный мне порыв подойти к стене и хорошенько приложиться об неё головой. А Лёля лишь удивлённо уставилась на погасший экран телефона. И растерянно протянула, переведя на меня озадаченный взгляд:

— Слушай, а он трубку бросил. Впервые. С чего бы это, а?

— Действительно, с чего?

Сарказма в моем голосе было — хоть ложкой ешь. Потому что в отличие от Зелен… Ильиной, в смысле. Так вот, в отличие от Ильиной я примерно представлял, почему её дорогой и очень ревнивый муж бросил трубку. И уже «предвкушал» его явление в наш офис. Да твою ж мать, ну всё же так хорошо начиналось, а!

Ребёнок на моих руках радостно «угукнул» и вновь принялся слюнявить несчастный ворот рубашки. Вот уж кого-кого, а его мои проблемы интересовали в самую последнюю очередь. И ведь Ильин (особенно злой Ильин!) это не детский подгузник.

Это куда, млять, серьёзнее! Его так просто, увы, не проигнорируешь.

— Потапов, даже не думай, — Лёля подозрительно сощурилась, погрозив мне кулаком и успев поймать свою порцию детского счастья до того, как она свалилась с дивана.

Уложила барахтающегося малыша подальше от края и вновь уставилась на меня пристальным взглядом. После чего медленно так, по слогам повторила:

— Даже. Не. Думай.

— О чём это? — решил уточнить я на всякий случай, подхватив притихшего ребёнка другой рукой. Потому что думал я много и вообще ни разу не цензурно. И только наличие детских ушей удерживало меня от того, чтобы начать думать вслух.

Мелкий завозился, устраиваясь поудобнее на моём плече и заинтересованно уставился на меня большими, светлыми глазами. Так внимательно, что я даже слегка занервничал, переживая очередную волну аромата тех самых «горных», мать их, фиалок.

Да, не морозная эта свежесть и даже не «морской бриз». Одно радует, это оказалось вовсе не так страшно, как все эти дамочки, со шлейфом своих псевдо дорогих духов. Удушливый, липкий приторно-сладкий запах годился разве что в качестве химического оружия или отравы для тараканов. И вызывал только одно, непреодолимое желание — отправить его обладательницу в душ!

Пока в помещении оставалась хоть какая-то капля кислорода, блин.

— О том, куда ты спрячешь мой труп, конечно же. И не делай такое невинное лицо, не поверю, — состроив рожицу притихшему малышу, Лёля непринуждённо добавила, насмешливо на меня поглядывая. — У тебя жажда моей смерти на лице крупными такими, матерными буквами сияет.