Мира застыла, она не знала, что ответить. Могул ли закончиться добром игры с неупокоенной душой?
— Почему ты не уходишь отсюда? — наконец ласково обратилась к ней знахарка, стараясь сделать так, чтобы голос не сильно дрожал.
— У меня нет имени, — тихо объяснила навка.
— А если ты его получишь?
Девочка улыбнулась и вдруг стала похожа на обычного живого ребенка. Если бы не эти серебристые мерцающие глаза.
— Тогда я смогу перейти межу.
— Какое имя ты хотела бы?
— Я не знаю имен, — малышка опустила голову.
— Тогда… — Мира осторожно шагнула к ней. Почему-то это имя сразу пришло на ум. Когда-то у нее была младшая сестренка, но та умерла от лихорадки еще совсем малышкой. Показалось, что так поступить правильно. — Тогда… — Мира присела перед навкой на колени, все еще не решаясь до нее дотрагиваться. — Я нарекаю тебя Радой. Иди с миром!
Она не знала, сработает ли это. Но от девочки не исходила опасность, только безмерная тоска и холод. Малышка прикрыла глаза и улыбнулась, а потом снова посмотрела на Миру. Карими, совершенно человеческими глазами.
— Спасибо… — она медленно пошла из круга. — Мира, — вдруг обернулась навка.
Женщина вздрогнула от того, что та назвала ее имя. А отходящая душа продолжила:
— Она говорит, тебе нужно уходить, злые люди замыслили дурное.
Не успела знахарка и рта раскрыть, как навка стала таять. Еще один порыв ветра — и вокруг воцарилась тишина и пустота.
— И как это понимать? — обратилась она ни к кому конкретно, надеясь еще на какой-то знак. Неужели через навку свое послание передала сама Мокошь? Или это снова Драгана? Та перестала являться ей во снах. Как бы там ни было, предостережение прозвучало.
Мира брела домой. Теперь в лесу не страшно ночью. Навка, так долго вселявшая в нее страх, покинула эти места. А диких зверей Мира не боялась, почему-то уверенная, что те ее не тронут. И куда же податься? Кто хочет ей навредить? Ни с кем не ссорилась вроде…
За деревьями виделась ее темная хата. Чудовищная усталость навалилась на Миру. Если и уходить, то точно не сейчас, все утром. Теперь нужно отдохнуть и немного поспать. Дверь оказалась чуть приоткрыта. Но у Миры так и не получилось вспомнить, закрывала ли она ее перед уходом. Не зажигая светильника, скинула верхнюю одежду и залезла на печь. Подушка все еще пахла Реем. Острая боль снова пронзила грудь. Женщина уткнулась в нее и, яростно вдыхая, даже не пыталась бороться со слезами.
Уйти. От этого дома, напоминающего о нем. От этого родного запаха… Бежать. Далеко. Навсегда… Слезы иссякли. Она погружалась в тяжелый сон. Но что-то не дало этого сделать. Какой-то посторонний звук… Мира приподняла голову, прислушиваясь. В этот момент чьи-то руки крепко схватили и потащили с печи. Крик утонул в огромной мозолистой ладони, которая зажала ей рот.