— Рад приветствовать тебя снова здесь, мой дорогой друг, — сказал узкоглазый на монойском. — Привез свое великолепное масло?
— Да, господин Аджай, и не только. В этот раз был у северян, прихватил меха и кожу, самую качественную!
Клириец тут же заговорил на его языке, даже Мира, едва научившаяся этому наречию, слышала сильный акцент, но смогла разобрать почти каждое слово. Немного отойдя от острой боли, она стояла на коленях. Спина горела и пульсировала, а все остальное тело покрылось мурашками от ветра, пронизывавшего его сквозь мокрую рубаху.
— С удовольствием куплю всего понемногу, покажешь? — моноец в предвкушении потер руки, а потом, словно только сейчас заметил дрожащую Миру, как бы невзначай поинтересовался: — Рабыня твоя?
Торговец со злостью посмотрел на женщину.
— Да, сбежать пыталась. Проучил немного.
— Это дело нужное, — согласно кивнул собеседник. — Продаешь?
— Почему ж нет? Если не боишься, что сбежит.
Моноец расхохотался.
— От меня не сбежит!
Торговец подхватил хохот, другие мужчины, стоявшие рядом, тоже заулыбались.
Миру передернуло. Лучше бы ей дали утонуть, чем вот так.
Узкоглазый подошел к ней и, еще больше сощурив глаза, произнес:
— Встань!
Мира решила сделать вид, что не понимает его. Знание монойского языка — единственное ее преимущество, которое она не собиралась пока раскрывать. Она продолжала стоять на коленях, борясь с дурнотой.
Человек поднял ее за руку. Глядя на тех, кто ворвался в ее родное селение, она думала, что все монойцы — прирожденные великаны. Но этот был лишь немного выше ее самой, а его живот выдавался далеко вперед. Мира не решалась посмотреть на него прямо, стояла, опустив глаза. Краска прилила к лицу. Он беззастенчиво разглядывал ее с ног до головы. Мокрая ткань облепила тело, на ветру соски поднялись и затвердели. Выносить этот оценивающий взгляд было гораздо хуже, чем терпеть боль от ударов. Мужчина взял ее за подбородок и поднял его, заставляя смотреть себе в глаза. И Мира посмотрела сквозь пелену слез. Его черты лица расплывались перед ней. Человек бесцеремонно сдавил пальцами челюсть, заставляя раскрыть рот, и внимательно осмотрел зубы.
«Как будто лошадь покупает», — подумала Мира.
Оставшись довольным, моноец обернулся к торговцу.
— Двадцать динаров, — предложил он.
— Пятьдесят, господин Аджай. Я ее вез, кормил, рубаху новую дал.
— Так дикая она, не куплю ее, а завтра, гляди, убежит, — принялся торговаться моноец, а потом самодовольно добавил: — У тебя.
— Сорок пять и ни динаром меньше, — покачал головой тот.
Мира исподлобья поглядывала на них. Кажется, обоим торг доставлял удовольствие.