– О! Как много возвышенного пафоса в твоих словах, Фел, – удручённо ответила на это Полина, а затем, саркастически улыбнувшись, добавила. – Только ты забываешь, мой дорогой, не в меру вознёсшийся Икар о том, что в своей погоне за великим, ты неизбежно отбрасываешь за ненадобностью все простое и обыденное, делающее нас живыми, чувствующими людьми, и в конце концов, рискуешь перестать быть человеком, превратившись в холодный и расчётливый разум думающий только о себе.
– Ты преувеличиваешь! Я не отрекаюсь от человечности, наоборот, по моему мнению, она и состоит в том, чтобы жить ради других, а это знаешь ли, иногда требует от тебя жертв и не малых. Но если ты действительно считаешь, что человек должен посвящать всего себя только малым человеческим радостям, жить словно Кощей, чахнущий над златом, заботясь только о сохранении своего покоя и счастья, то тогда мне не место рядом с таким человеком, – гневно выпалил Ветров и замолчал, глядя с вызовом в глаза Полине.
Так они простояли молча, друг против друга, с минуту, внешне гордые и непоколебимые в свое правоте, но на деле выискивающие в стоящем человеке напротив хотя бы малый намёк на компромисс, но тщетно, никто из них не собирался уступать другому. Поняв это первым Феликс, бросив короткое и грустное: «Прощай моя Ласточка», – решительно развернулся и зашагал прочь в направлении стоянки флиптакси, а Полина же медленно осела на мраморный бордюр перил и закрыла лицо руками. Её плечи сотрясались от рыданий, наконец, совладав с собой, она оторвала лицо от ладоней и посмотрела вверх на летнее лазуритовое небо красными от слёз глазами, но тут же зажмурилась ослеплённая ярким лучами Гелиоса, затем она встала, и прошептав одними губами глядя в пустоту: «Прощай мой милый Икар», – не оглядываясь, побрела в противоположную от Феликса сторону.
На следующее утро Ветров, повинуясь доселе незнакомому его молодому и горячему сердцу, щемящему чувству тоски, направил, рискуя опоздать на свой рейс, вызванное им аэротакси к пилону квартального-дома, в котором на тридцатом ярусе жила Полина. Но едва флип подлетел к ярусной стоянке, как Феликс резко остановил его, не давая совершить посадку, и молча теребя браслет своего коммуса, застыл погружённый в свои мысли. Его внутренняя борьба продлилась недолго, ибо была прервана зудением браслета. Нажав на сенсор, он разочарованно вздохнул, поскольку увидел, что входящий на коммус сигнал исходил не от Полины, а от его старого товарища Сергея Петрова, который недавно вернулся в столицу из очередного патрулирования и вызвался провожать друга в далёкое путешествие, которое в шутку сам называл «великой схимной». Феликс, нажав на сенсор, вывел изображение друга на экран аэротеки и, стараясь скрыть своё душевное смятение, как можно шутливее, произнёс: