— Такая возможность существовала всегда.
— Это твоя ошибка, и очень дорогая.
Когда она сердилась, то становилась больше похожа на ту Сирен, которую он знал, горячую и искреннюю.
— Может быть, и нет. Ты их наденешь?
Почему бы нет?
Она покажет ему, что не намерена позволять, чтобы ее таким способом вынуждали чувствовать себя обязанной. Она вынула из ушей маленькие золотые сережки в форме кольца — подарок, полученный на конфирмацию, когда ей было двенадцать лет.
— Позволь мне, — сказал он и, взяв одну из подвесок, начал осторожно продевать ей в ухо. Холодный металл впивался в мягкую мочку, упорно протискиваясь в проколотое отверстие. Шпенек был крупнее, чем на ее серьгах, он прошел сквозь отверстие, растягивая нежную кожу. Он закрепил с тыльной стороны хитроумное устройство, удерживавшее шпенек, потом принялся за другую подвеску. Она словно нехотя подняла на него глаза. Он улыбнулся ей, потихоньку проталкивая в ее ухо вторую серьгу, и прикосновение костяшек его пальцев к ее щеке было похоже на ласку.
Это было не все. Из другого кармана он вынул маленький флакон.
— Посмейся надо мной еще, если хочешь. Тебе оно вовсе не нужно, но это то, без чего не следует обходиться ни одной модной даме.
Это были духи. Сирен взяла в руку красивый хрустальный флакон, чувствуя ладонью его грани, и сняла крошечную пробку. Аромат дамасских роз разлился в воздухе, вызывая воспоминания о побережье и о ночи, которую она предпочла бы как можно скорее забыть. Она смочила пробку и нанесла духи на шею в том месте, где бился пульс, на сгибы рук у локтя и еще в нежную ложбинку между грудей.
Рене ничего не сказал, но выражение его глаз было тревожным, смесь удовлетворения и надежды.
Пока он одевался к вечеру, Сирен приводила в порядок ногти, шлифовала кусочком пемзы загрубевшую кожу на пальцах и втирала в руки гусиный жир, который дала ей служанка. Этого было недостаточно, чтобы придать ее коже гладкость, необходимую для дамы, занятой праздными развлечениями, но могло бы спасти ее от полного позора. Ее коротко стриженные из-за стряпни и уборки ногти обязательно отросли бы, если бы она оставалась в своем нынешнем положении. Если бы.
Рене был великолепен в лиловом бархатном камзоле такого темного оттенка, что казался почти черным, и атласных брюках цвета лаванды. Под горлом и вокруг запястий были кружева, на камзоле пуговицы из аметиста. Аккуратный парик был перевязан черным бантом и припудрен до ослепительной белизны, в руках он держал трость из черного дерева. Он был с головы до пят придворный, отчужденный, настороженный. Когда он взял руку Сирен и положил на свою, прежде чем вывести ее из дома, по ее телу прошла легкая дрожь.