— Допустим, что мы выломаем решетку, — сурово сказал, не прерывая работы, пожилой бур. — А дальше-то что? Мы в верхнем этаже, внизу повсюду часовые… Сдается, парень, зря мы трудимся. Не лучше ли было бы…
Что могло бы быть лучше, Питер Мариц так никогда и не узнал: какой-то грозный отдаленный гул внезапно донесся к ним в камеру. Они на мгновение прервали работу и замерли. Гул все усиливался. Он шел с той стороны, где находились алмазные копи. Узники жадно вглядывались сквозь решетку и заметили зарево, подымающееся над копями…
— А знаешь, дружок, — сказал бур, — ведь это на копях рабочие взбунтовались. Такую штуку я уже здесь однажды видел. Ну, пойдет теперь история!
— Из-за чего же они бунтуют? — спросил Питер Мариц.
— Они добиваются, видишь ли, трех вещей: отмены этих позорных обысков, затем повышения платы и, наконец, сокращения рабочего дня. Ведь тут, в этом подземном аду, их заставляют работать по двенадцать часов…
В то время как они беседовали, зарево усилилось, гул все нарастал, и наконец сотни огней, как живые, замелькали во тьме и двинулись в сторону тюрьмы. А тюрьма, вначале притихшая, вдруг заволновалась. Изо всех камер раздались крики заключенных, стук в двери наполнил все здание сверху донизу… Часовые и смотрители засуетились, забегали по коридорам. Темная улица тоже ожила: отовсюду из домов выскакивали люди, иные с фонарями, а кое-кто с ружьями, с кольями…
— Сюда, сюда идут! — воскликнул Питер Мариц.
И действительно, вскоре уже видно стало сотни факелов и огромную толпу, двигавшуюся к тюрьме. Часовые скрылись во внутренний двор и заперли тяжелые ворота. Снаружи тюрьмы никого не осталось. Уже видны были возбужденные лица двигавшихся впереди рабочих, озаренные красным колеблющимся пламенем факелов.
Вдруг Питер Мариц вздрогнул и впился руками в решетку. Из груди его вырвался крик, на мгновение покрывший все звуки взбудораженной ночи:
— Октав!
Впереди огромного шествия широкими шагами двигался гигант. Обнаженная седая голова его казалась красной в свете факела, который он нес высоко перед собой.
— Так их, каналий! — раздавался его громовой голос. — Круши тиранов! Ребята, к тюрьме, выручать заключенных узников! Они наши братья! Ого-го! Покажем капиталистам, как надо с людьми обращаться! Во рту будут алмазы искать?! Мерзавцы!
Вдруг он остановился. Страстно прозвучавший знакомый голос назвал его по имени. Еще несколько шагов, и он все увидел: впившийся в тюремную решетку человек пожирал его глазами и не переставая кричал:
— Октав! Октав!
— Ты?! Не может быть! Питер Мариц, мой молодой друг! Ага! Стало, быть, ты вел себя, как подобает человеку, если англичане посадили тебя за решетку! Погоди, выручим сейчас! — крикнул француз.