Дед вздёрнул всклокоченную бороду, даже задымился маленько. В провале вместо глаз зажглись красные огни. Шест поднял и ринулся на меня.
– Не чуешь, свой я, бессмертный! – отпрыгиваю от ударов, – Язык русичей понимаешь? Брось палку, слышь, дед, брось. Хуже будет…
Поскальзываюсь на предательски мокрых камнях, взмахиваю руками. Да что за день-то такой! Тут же получаю шестом в лоб. Скашиваю глаза к переносице, камни бросаются навстречу…
Дальше темно.
Лежу. Угрозой не пахнет. Страхом тоже. Тихо. Не открываю глаз, пристроил под головой тёплый камень. Вздремну, пожалуй. Отдохну и наведу в избе порядок, ежели обруч с изумрудом не отдадут.
*****
Жердь в балахоне оказался неплохим дядькой: серьёзным, строгим и неподкупным. Звать Хароном, по профессии местный управляющий, паромщик и по совместительству бог.
Обруча с зелёным камнем не видел. Дал подсказку:
– Ищи, незванный, в реке шумящей пучины.
– В Лете ищи, – перевожу на доступный язык. – Что кануло, на дне обитает. Отсюда деться некуда: последнее пристанище.
Вонючая чёрная вода оказалось рекой Летой. В неё и канул искомый обруч Кощея. Да тут океан мутной воды.
Разве в такой махине найдешь потерянную вещь?
Но слезами делу не поможешь. И так в пути задержался: ошейник временами дёргает, напоминает об участи непреложного обета. Ну-с, засучим рукава. Б-р-р-р, водица больно склизка. Главное, не пить, иначе выползу на берег юродивым: без ума и памяти.
Ныряю и ползаю в тусклой темноте, аки рыба морская. Шарю голыми руками в иле.
Достаю со дна речного:
1.тапки, сандалии, зонтики, вазы, скульптуры крылатых львов и всевозможных богов;
2. обломки ковчега Ноя;
3. кость кита, в чьём чреве обитал пророк Иона;
4. монеты, украшения: кольца, ожерелья и всякая драгоценная дребедень;
5. таблички с письменами;
6. обломок с надписью «…итаник»;
7. 15 000 тонн несбывшихся надежд;
8. барахло, мусор и ветошь.
Эх, где же Кощеева безделушка?
Румянится на костре странная безглазая рыба, запекаются летучие мыши. Душам по нраву свет и тепло, толкутся подле, лезут в пламя. Пришлось строго рявкнуть. Линию на камнях углём очертил: вот граница, за неё ни ногой… ни кусочком савана не суйся:
– Уразумели, души злыденьплотные? Иначе объясню по-оборотнически.
Понятливые. За угольной чертой призрачной завесой колыхаются.
Харон у костра песню стихотворную гудит. Рад свободным ушам, намолчался среди безголосых теней.
Эпические поэмы, по-нашему байки да сказы, Харона игривые, как Лета, светлые, как подземный Тартар, забавные, как тусклые души: о Хаосе, о смерти Танате, раздоре Эриде, о тяжелых видениях Гипноса.