Есть каменный очаг, полати, чурбан вместо стола – вот и всё убранство. На полатях – гусли. Сажусь рядом, провожу пальцами по струнам, те отзываются переливчато. Душеблагостно как! Жаль, умею песни складывать только в голове.
Сейчас у меня – бывает же радость! – удача в мешочке на поясе. Скорей его снимаю, чтоб в ладонях понежить.
У золотой кормушки сказочных дев среди шелухи и плевел достались нетронутые пшеничные зёрна. Обычно Жар-птицы саранчой всё подъедают вчистую. А тут разодрались, раскудахтались; зёрна из яслей и просыпались.
Позже из пыли выгреб целую горсть, спрятал в поясной мешочек. Сейчас разотру на камнях, замешу на серебряной воде. Раскалённые камни зарумянят пшеничную лепёшку. Такой нечастый, желанный, славный – хлеб! Не всё молоко с киселём хлебать.
Только потянулся за камнем – сверкнуло у окна отблеском. Пронеслась кругом жёлтая молния, да так шустро – глазом не уследить. Шумнула, пискнула. Что за чудо?
Вслед шмякнулась в оконную дыру коряга. С грохотом протащилась за привязанную лиану, оставила в пыли борозду. У коряги вьётся яркий комок – толи зверёк, толи птичка. Размером с яблоко, а цвет, что плод с дерева под названием кисляк. Потому что кислый.
Тем временем коряга зацепилась за створ окна, лиана задёргалась. Смекаю: поднимается кто-то по каменной стене. Что за сорви-голова? Сильнейший колдун, не иначе.
На Светлый Ирий-остров ни конному, ни пешему, ни по воде ходу нет. Вокруг лишь море-океан до конца мира. Если покажется парус на горизонте – поднимается на крыло Стратим-птица, та, что моря колеблет. После по берегу обломки собираю, в очаге жгу.
Сколько я здесь – ни одной живой души.
Но ведь не чудится: дёргается верёвка, вздрагивает коряга. Сверху присел кисляк, лапки свесил. Покрикивает тонким голосом:
– Быстрее! Выше! Сильнее!
Спрятаться бы под полати, да ноги одеревенели, а на спину словно несколько пудов подвесили.
Так и сижу – пень пнём. Мешочек с зерном прижимаю.
Ратибор
Прадед мой, Слав, небывалой смелости и расчетливости был человек.
По семейному преданию, Слав в одиночку одолел клыкастого оборотня, орду недругов и дикого зайца. Раскидал, растоптал врагов, спас родную деревню от нашествия нечисти, за что и удостоился права открыть на торговом пути харчевню.
На самом деле было так: прадед накопил деньжат на постоялый двор. Назвал «У оборотня».
Мужики ругались: не призывай горе, не буди лихо. Не нужна в деревне нечисть, даже шутейно. Собрались артелью Слава поколотить.
Но прадед был не из хиляков, а взял полено да разогнал побойщиков. Пригрозил, что самолично над воротами намалюет лютого зверя: с когтями, клыками, недобрым оком. Уже приказал ягоды варить на краску. Но пришли к нему молодые бабы, девки, в ноги поклонились, пирогов принесли да браги. Просили: не привечай зверя, не зови в деревню беду. У нас детушки малые, не губи, мил человек.