Не успел я мысль додумать, как гость рядом оказался; мне на лоб ладонь легла. Ох, и тяжела ладонь, аж дух перехватило.
Тут вихрь в голове зашумел, закрутил. Ноги подкосились, проглотило меня чёрная бездна.
Баян
Ох, и тяжелая ладонь у гостя. В голове зашумело, закрутило, утащило в чёрное небытие.
Как на полатях очнулся, глаза открыл, тут и вспомнил. Как есть вспомнил!
Себя вспомнил. Мать, отца, какого я роду-племени. Имя мне Баян, немой от рождения. Корабельщики мы: отец – кормщик; я ему в море был первый помощник.
Ладья наша заплутала в неизведанных морях. Уж начали всем богам молиться.
Вдруг вдалеке остров. Обрадовались: жить-то хочется.
Тут явилась Стратим-птица, та, что моря колеблет, и воскликнула:
– Выбирайте мне одного корабельщика в жертву!
В морях трусы не водятся. Корабельщики натянули луки, нацелили каленые стрелы. В ответ поднялась смертная волна выше лесу стоячего. Я сразу смекнул: спасения от смертной волны не будет. Осталось на морских богов уповать, да неведомо, помогут ли те боги!
Тогда я, сын кормщика, отрок Баян, прыгнул за борт. Тяжёлым камнем пошёл на дно: принимай жертву, Стратим-птица. Проглотили меня холод и чернота.
Будь здрав, отец; живите, славные корабельщики!
После очнулся на мягкой траве под деревьями невиданными. Густой воздух приторнее мёда. Кучерявые облака в море любуются.
Встал, отряхнулся, да взялся обеими руками за лопату с тележкой, словно для этого и родился. Отныне и навсегда. Сколько я здесь обитаю?
– Долго, – отвечает гость. Ишь ты, чужие мысли разумеет. – Зим и вёсен не меньше десятка прошло.
Не успел я удивиться, за стеной вдруг рёв Алконост-птицы. Громкий, чаячий. Удар колыхнул башню. Рассерженный крик заново резанул ухо.
Зыркнула в окне жёлтая молния, взвизгнула. Это кисляк ворвался и прыснул под лавку. Велик-гость же мгновенно ввинтился следом, соломенный матрац приподнял. Там и замер.
Тут же в окне показалось всклокоченная голова Алконост-птицы – коса растрепана, кокошник на боку. Дева царапнула когтями об камни, огляделась буйным взглядом, открыла уста сахарные:
– Где? Убью!
Вопль швырнул меня на пол, обезмыслил.
С трудом себя в кучу собрал. Чуть приподнялся, жестом спросил:
– Чего изволите, прекрасная?
Новый крик всколыхнул рубаху на спине. Отозвались жалобно гусли. Я носом рухнул обратно в пол.
Слышу, оттолкнулись острые когти, царапнули об каменную стену. Захлопали вдали крылья. Девы-птицы грозят на всё море-океан, до горизонта:
– Найду! Убью! Растерзаю!
Я замер, от греха подальше. Долго лежал, крики за стеной слушал. Но как зашуршало в комнате, глаз приоткрыл.