Марина Алексеевна позвала смотреть телевизор, начинался ее любимый сериал. Роза и тут хотела воспротивиться, но я встал и пошел за ее мамой. Она усадила нас с Розой на диван, сама села рядом, в пустующее кресло. А в другом таком же сидя спал Розин папа.
– Он так отдыхает после работы – пояснила Марина Алексеевна, – ни в какую в кровать не идет. Говорит, если лягу, сразу усну. Можно подумать, так он не спит! – говорила она шепотом.
Мы смотрели сто сорок седьмую серию чьей-то жизни наполненной в основном, как я понял, бесконечными разговорами об этой жизни. Появление каждого нового героя на экране Марина Алексеевна сопровождала рассказом всей его сериальной биографии.
Но я давно уже не слушал, не смотрел, не запоминал. Как же это скучно, Вера! – с восторгом думал я. Вера сидела рядом на диване тесня недовольную Розу. Как невероятно скучно смотреть в телевизор, но как здорово сидеть вот так, на мягком диване, в комнате, погруженной в полумрак, слушать увлеченную путаную болтовню этой хорошей женщины и мирный храп ее мужа.
Фильм то и дело прерывали короткие ролики, в которых, то чистили зубы, то резали колбасу, варили макароны, в ярких одеждах пели о самом быстром интернете.
Почему я не делал этого раньше, Вера? Нет, я не про телевизор. Почему я не чувствовал этого тепла? Это не чай и батарея, не добрая улыбка и уютный диван, это не извне. Внутри стало теплее, там так спокойно, будто я сижу на своей кровати и рисую, рисую, рисую. В школе и в больнице, дома и на лавочке в парке, я рисовал, а вокруг ходили люди, что-то все время делали, говорили, ругались, а я рисовал их, и вазу на столе и ручку в стакане, птичку за окном, желтые листья на асфальте… Но стоило отложить карандаш, сунуть листочек в первую попавшуюся книгу, чтобы никто не увидел нарисованного и становилось неуютно, тревожно, хотелось скорее обратно, стать серым грифелем, жить причудливым орнаментом на белом листе бумаги. А тут и люди вокруг, не родные, едва знакомые и руки мои без дела лежат на коленях, а мне тепло, мне спокойно. Это, наверное, потому что я нормальный, Вера. Наверное, у всех нормальных так.
Приехала Лада. Они долго говорили с Мариной Алексеевной друг другу любезности, расцеловались, попрощались, условившись как-нибудь вместе попить чайку. Я смотрел на них и радовался. Как все веселы, светлы и счастливы и я теперь могу вместе с ними, я один из них.
Высохший, обогретый, сытый и немного сонный я вышел в холод вслед за сестрой. Шел снег. Я подставлял снежинкам ладони, улыбающийся рот, а Лада поторапливала: «Идем уже скорее». Она села в автомобиль, а я всё стоял и смотрел на падающие в свете фар снежинки, нарядные, искрящиеся. И не было больше ни луж, ни грязи, все укрыл снег. Белый и мягкий он светился миллионами кристалликов, казалось, так может быть только в сказке или в мультфильме про новый год или только сегодня, когда я могу сказать Вере, что я нормальный.