К институту я тщательно подготовилась: купила красную помаду, решила носить волосы распущенными, окончательно отреклась от себя сиротки, от Кирюхи, который все названивал, от Катрин, у которой появился парень.
Исписанные парты, крашеные в желтый стены, пожухлые цветки в горшках – для меня все казалось новым, волнующим. Я с любопытством вглядывалась в незнакомые лица сверстников, а по утрам в зеркале в свое собственное, старалась понять – а каким они видят его, все эти новые люди?
Перевоплощалась в трамвае. Дед по утрам и не видел меня, (он вообще редко стал выходить из комнаты, все больше лежал), но это преображение было важной частью моей новой жизни. Таинством. Я распускала волосы, красила губы, чуть-чуть ресницы. Смотрела на себя отраженную в окне трамвая. По-утреннему свежий, отдохнувший город, сотней лампочек оживлял мое призрачное лицо.
К моему новому образу не хватало лишь штриха. Я все время чувствовала эту незавершенность, тяготилась ею. И однажды поняла – нужно учиться. Без реального интеллектуального превосходства вся моя загадочность и нелюдимость выглядела просто скорлупой.
Учиться оказалось несложно, местами занимательно.
И все теперь было на месте. Я все о себе придумала.
Преподаватель, отчаявшись получить от студентов правильный ответ, с надеждой смотрит на меня, а я до последнего держусь, жду этого особого взгляда, сигнала, и после, отвечаю громко, четко. И обо мне уже шепчутся девчонки, с которыми я не дружу, на переменах подсаживаются однокурсники с глупыми вопросами…
А еще есть Костя, который все крутится вокруг, и напрашивается пусть не на любовь, но на ее производные…
Но вдруг, появляется та, которая занимает мои мысли больше меня самой. Садится за первую парту, упирается подбородком в ладонь…
И все рушится, рушится, рушится!
Это я должна сидеть неподвижно, с прямой спиной, изящным затылком к аудитории, безразличными глазами к преподавателю. Не мне ли быть статуей с такой наследственностью? Это я должна уметь ходить медленно, никогда не торопиться, а говорить спокойно, даже ленно, чуть растягивая слова, будто перевожу с иностранного.
Но увы…
Это Лиля. И она непременно должна меня заметить, оценить, полюбить, приблизить к себе.
Я стала той, что шепчется о ней с другими девчонками, с которыми пришлось подружиться, чтоб было с кем шептаться. Той, которая подсаживается к ней на переменах, заготовив заранее вопрос, пытаясь опередить других желающих.
Новая «я» не состоялась.
И снова все стало сложно и больно. И в нашем первом с Лилей задушевном разговоре я плакала, а том, как одиноко и пусто жить без мамы.