Я пила в этот день шампанское, все думали за здоровья молодых, а я за свое освобождение. Долго танцевала, копируя телодвижения тех, кто умел это делать, а потом опомнилась, говорю, (правда, уже не помню только себе или кому-то из тех, за кем повторяла):
– Э-э, нет, я так больше не делаю!
И раздвигая толпу, ушла.
Позволила Косте, по-моему, приглашённому специально для меня на эту свадьбу, целовать себя на улице за беседкой, в которой курили гости. Гости были пьяны, и им не было дела. А я пыталась понять границы своей свободы – он целовал уже шею, трогал грудь.
Границы были нащупаны, и я говорю:
– Костик, (вышло, вроде, даже «котик») мне пора.
Он протестует. А я на правах нетрезвой женщины, заявляю, что я свободна, и имею права его не любить.
Ушла.
Свобода. Ни с чем ни сравнимое, ни на что не похожее ощущение. Это… Это… как откровение, свет, кульминация, вдохновение, катарсис, в общем чем-то похоже на оргазм, только ментальный и такой, что в нем, кажется, можно жить.
Всякие там аналогии с крыльями и окрыленностью давно уже не в моде. Да и когда были, казались мне вычурными и не романтичными (наверное, я слишком часто в детстве видела во дворе крылья голубей, оставленные котами после плотоядного пиршества). И если вариант с крыльями все-таки отбросить, то скорее всего это был ветер – свежий, по-весеннему напитанный влагой. Он дул мне в спину, подгонял, подсказывал. А я дышала им, впитывала. Бежала от музыки и несвободы. От людей, скованных белыми платьями, кольцами, животами.
Ураган в Канзасе. Куда он отнесет меня?
Я могла уйти куда угодно. Легкости хватало даже чтобы никогда не вернуться домой. И я была почти готова.
Как когда-то бабушка старым платком, накинутым на прикроватный светильник, приглушала свет, чтобы мне не спать в темноте, так и сейчас ей удалось обуздать мой ветер. Потому что я шла в противоположную сторону от дома, шла в темноте родного города, а она вглядывалась в эту темноту из каждого окна, каждого многоэтажного дома и искала меня. Чем дальше я уходила, тем больше видела окон, заполненных ею.
И я вернулась. Но только для того, чтобы сказать, что со мной все хорошо, но теперь «хорошо» мне мало. А еще за паспортом.
Бабуля сказала, что дед спит, и я могу собрать вещи.
– Сильно не шуми.
Я стояла с рюкзаком и пухлым пакетом у подъезда, вглядывалась в темноту, ругала ветер, что выдул меня из дома, а теперь успокоился, притих.
Думала: «И куда? Ни Лильке же звонить в ее первую брачную ночь. Ни отвергнутому Косте…»
Косте.
Звоню, говорю:
– Ушла из дома.
– Сейчас приеду. Напиши адрес.