Рыжие комочки остались лежать на траве, а я продолжила идти к остановке.
Это не по неряшливости я их перепутала, думала я про расческу, это сработало подсознание. Я ведь пообещала себе наполнить рюкзак только необходимыми вещами…
Обычно собираясь с Вовкой в отпуск, я металась по квартире как сумасшедшая, хватала все, что попадется на глаза, и уже по дороге к чемодану размышляла, пригодятся или нет. А тут сидела у раскрытого рюкзака в полном недоумении. За дверью, в соседней комнате, скребся и скулил Тотошка. Конечно, в тот момент сплетенная Вовкой из бересты шкатулка казалась мне более необходимой, чем запасная пара трусов. Мне хотелось положить в рюкзак свою единственную грамоту за третье место в математической олимпиаде, золотые сережки, которые подарила мне бабуля на шестнадцатилетние, яркие расписные тарелочки, привезенные из наших с Вовкой незамысловатых путешествий. Мне хотелось скидать туда все свои книги. Я долго убеждала себя, что они все уже во мне, и нет смысла возить с собой такую тяжесть. Я им так и сказала – вы во мне. Особенно ты – улыбнулась я отважной девочки Элли…
А за дверью все скребся и скулил Тотошка.
Сунула расческу обратно в рюкзак, и побежала к отъезжавшему автобусу.
В автобусе душно. На юге в сентябре еще жарит. А я в джинсах.
Тучная бабулька на соседнем сидении обмахивается пестрым веером. До меня долетает его ветерок с запахом взмокшей от жары старушки.
– Конечно, вы скажите, что я начала с самого простого, – говорю я ей, отворачиваясь к окну, – ведь секс и без того уже стал обыденностью. Он уже как.., как еда.
Старушка ворчит, сетует на жару. Вопрошает невидимого водителя, долго ли еще будем стоять.
– Иногда она вкусная, иногда не очень. Иногда от голода, иногда от скуки. А аппетита нет. Но не одному же Вовке есть, при живой-то жене. Начинает пичкать. В общем, ем регулярно, но без особого удовольствия. За теми редкими исключениями, когда вкусняшка подпадает под настроение.
На радость старушке двери наконец-то закрываются.
Автобус тронулся.
Теперь ей кажется тесным сидение. А может я слишком вольготно расселась?
Злится. Злословит.
Я вжимаюсь в стену. Крепче обнимаю рюкзак.
– Еда, ну та, которая еда, кстати, тоже стала невкусной. Готовлю только по привычке… И по собеседованиям я больше не бегаю, не хочу. Вовке вру, что не берут никуда. Все из-за этих снов…
Сложив руки на расплывшемся под цветастым платьем животе, моя соседка, наконец, нашла удобное положение и, видимо, решила поспать.
– Дед снится. Часто. Я потом долго лежу с открытыми глазами.
Ей удалось. Она спала, похрапывала.