– И что самое интересное, дед во сне, точно такой же, каким был при жизни. А я думаю: «Ну, это же сон! Будь ты хоть здесь живым, если уж наяву у тебя плохо это получалось».
На остановке вошла парочка. Сели напротив нас. Молодые, дредастые, с разрисованными телами. Парень держит за руку свою косматую подружку. Свободной рукой гладит ее чуть выше точки их сцепления, там, где кожа наиболее тонкая, нежная, где чуть видны синие полоски вен.
– Я на кухне, а за стеной в гостиной дед. Сидит как обычно в своем кресле. Я его не вижу, но точно знаю, что он там. Так точно можно знать только во сне, в жизни обычно ни в чем не уверен. Я хочу к нему, а ноги тяжелые, непослушные. Мне до дверного проема метр от силы, если идти вдоль стены. А преодолеть его не могу. Язык онемел, и только сердце колотится как бешеное. И там, во сне, я точно знаю, зачем я пришла, что должна сказать…
Молодые и красивые начинают проникновенно целоваться.
Как не хорошо с их стороны! Я же им самое сокровенное!
Не выдерживаю и пересаживаюсь на другое сидение. К ним спиной. Благо здесь никаких нежностей. Сидит бородатый мужик. Вроде молодой, но вид у него какой-то суровый.
Отвернулась к окну, и продолжила этому бородатому:
– Хорошо быть Кирюхой. Запереться с букетом красных роз и сказать «прости» тому, кого предал. А если нет человека? Есть кресло, его рубашки, бритва, запах, которым пропитана вся квартира. А его нет.
Решила бородатого окрестить Васей, а то как-то не хорошо изливать душу человеку и даже имени его не знать.
– И хоть там, во сне, я должна сделать этот шаг вдоль стены, увидеть деда и сказать «прости»… И простить себя. И верить, что дед прощает тоже. Но ноги не идут, понимаешь? А потом просыпаюсь и долго еще пошевелиться не могу. Это очень страшно. Читала, что сонным параличом называется.
Размазываю слезы по щекам и успокаиваю себя мыслью, что мне нужна эта дорога – с окнами автобусов, иллюминаторами самолетов, за которыми всё убегает, даже облака, чтобы остаться позади, создавая тем самым иллюзию движения, иллюзию освобождения.
Все разом зашумели, зашелестели, повставали с мест.
– Приехали, выходим, – говорит кто-то кому-то, вовсе не мне.
Но мне со всеми. Конечная.
Пассажиры как-то разом поднялись со своих мест и направились к передней двери. Выстроились змейкой, длиной, занявшей собой весь проход в салоне. Змейка извивалась, шипела, медленно выползала наружу.
Мой Вася никуда не торопился, сидел, будто нарочно не пополняя собой ряды боящихся опоздать на самолет.
– Девушка давайте быстрее!
Меня торопят, толкают в спину.