Кошка трется о ноги, я ее перешагиваю и сбегаю. Она за мной на третий этаж не поднимается, знает, что у меня ни ласки, ни колбасы не найдет. Дверь справа деревянная, покрытая лаком, хотя все остальные на этаже уже давно железные и звонки у них поют птичками. Я в ту старомодную, стучать не стала, ключ у меня на веревочке висит, на шее.
За порогом вода. Я понадеялась на галоши, которые перед выходом сняла с частокола, не спросив, надела. Но вода оказалась выше и затекла вовнутрь. Поднимаю ногу, чтобы переставить, пойти вперед, а нога из башмака выскальзывает. Иду теперь босиком, мои резиновые друзья дальше порога не пошли.
Дверь в ванную комнату раскрыта настежь. Там из крана вода хлещет, льется на пол из переполненной ванной.
Закрыла.
Теперь мои ноги чисты, можно и в горницу.
Долго стояла на пороге гостиной. Смотрела на неподвижного деда, а тот куда-то в угол. В своем излюбленном кресле, в наглаженной рубашке, с начисто выбритыми щеками.
Топчусь на месте, под ногами вода хлюпает.
Живые! – думаю про ноги.
Пальцы в кулаки сжимаю – и с ними все в порядке. И готова ручаться, захоти я подать голос, он не подведет.
Значит, можно.
Преступаю порог. А потом шаги. Бесконечное количество, иду и иду, а дед ближе не становится.
Да что же эта дорога никак не кончится? Нашлось же у кого-то столько желтых кирпичей!
И все иду, иду.
– Дед, – зову, – путь к тебе бесконечен.
Ноги гудят от долгой ходьбы. Устало опускаюсь на пол. Здесь Машка с изрисованным резиновым лицом, радужная пружинка, больничка (пинцет в ней сломанный, а с градусника наклейка давно оторвалась).
Дед на меня не смотрит, смотрит туда, где стол у окна стоит. На столе по-прежнему салфетка кружевная, телефонный аппарат, бабушкины очки. Она другие обычно носит, в этих только шьет, читает, выбирает косточки из рыбы, чтоб я не подавилась.
– Скучаешь?
Я тоже. Готовлю, к примеру, пирожки или борщ. С виду на бабулины, вроде, похожи. Я пирожок из руки в руку перекладываю, понюхаю и, кажется, вот сейчас откушу и мне снова семь или десять, а бабуля тут рядом стоит, чай разливает. И ты.., А жевать начинаю, не-а, двадцать пять, и готовила я сама.
Набираю воздуха в шприц. Машка даже не пискнула. Краем ее же юбки обтираю пластмассовую ягодицу. Кладу к себе лицом, она глазки закрывает.
Люли лили люлюшки, прилетали гулюшки, сели гули на кровать, нашу Машеньку качать.
Он погладил меня по голове. Может первый раз в жизни. Или не в жизни.
Василиса сидит у кресла, пристроилась так, чтоб его боковина стала стеной ее домика. Вторая стена – перевернутая табуретка, находится позади. На этом стен девочке показалось достаточно, а про крышу она и не подумала.