Наверное, настоящая свобода – быть птицей исчезающей по своему велению, думал он, провожая глазами ворона вспорхнувшего с ветки дряхлой берёзы и улетающего вдаль полосы горизонта. Его крылья порхали подобно движению рук пловца стремящего, что есть сил обогнать соперников и добраться до финиша первым. Но ворон не видел перед собой конечной цели, он был сосредоточен на самом пути, наслаждался фактом полёта, возможностью лететь и чувствовать ледяной ветер трепещущий тело. Именно поэтому он достигал своей цели, а пловец задыхался на расстоянии в касание до финишной ленты – ворон думал о движении, а пловец о завершении.
«Стоит узнать, в чем фокус и секрет жизни, и всё превращается в простоту понятную любому». Возможно, так говорил Заратустра или мой выпивший отец, не могу вспомнить, выпрямив спину, проговаривал он в своих мыслях, слегка посматривая в сторону сидящего дедушки в противоположном углу вагона. Его веки были опущены, руки сложены по швам, а голова опрокинута на подушку, прибитую или приклеенную к верхней части сидения в области затылка. На нём надета клетчатая рубашка, тёмные брюки, которые ему явно не по размеру, между ног на полу дремала, вздыхая в такт хозяину небольшая тканевая синяя сумка. Дедушка лишь физически сидел в вагоне, его разум и тело путешествовало по снам – ярким либо тусклым, грустным и добрым, трагедия или комедия. Сновидения сменяли друг друга, уподобляясь солдатам на боевом посту и приносили в карманах пластинки с записанными на них спектрами чувств всех сортов и видов.
Дедушка плачет, ему снятся похороны жены, сильный дождь как грёзы небес и бога, он отказался от зонта, взор прикован к медленно спускаемому в лоно земли деревянному гробу, все провожающие её в последний путь уехали в тёплые дома, он продолжает замерзать промокнув насквозь, взгляд всё также прикован к одному месту, взгляд прикован к одному месту, взгляд останется стоять здесь всегда, взгляд вечный как память о ней. Переключение. Дедушка смеётся, студенческая вечеринка, он замечает её карие глаза, ловит ответную улыбку, один бокал, другой бокал, решается заговорить, руки обволакивают талию, тёплая ладонь, провожает её домой, приглашение войти, плотно смыкаются шторы, нежно соединяются тела.
Переключение. Он видит кричащую в полном отчаянии женщину, стоящую на перроне из гниющих досок. Небо изуродовано темно-бордовым тоном, прохожие с ужасом в глазах и сердцах слушают её душераздирающий крик. В какой-то момент черты её лица начинают исчезать, словно испарение картины, на которую выливают жидкость и голос банши, исходящий из глубин её тела соединится с криком страха людей поспешно убегающим прочь.