Послышался характерный щелчок, затем еще один. Я не мог видеть лица Алмаза, но был более чем уверен, что в этот самый миг он улыбается со всей своей детской невинностью. Против воли и мои губы растянулись в широкой улыбке.
– Сколько тебе лет, Алмаз? – я бросил окурок на землю и затушил его носком ботинка.
Какую бы усталость ни испытывал, мне отчаянно не хотелось расставаться с Алмазом. К тому же появилась идеальная возможность разузнать о нем побольше. На случай, если в дальнейшем возникнет потребность обратиться к парню с просьбой поснимать очередное мероприятие в клубе. Должен же я иметь хотя бы малейшее представление о человеке, которого осмелюсь подпустить так близко к своему детищу.
– Двадцать три, – после паузы ответил Алмаз, наконец оторвавшись от своего занятия. Он успел заснять и пустынную улицу, разглядев в ней нечто цепляющее, а также и стеклянное здание через дорогу. Наверное, у фотографов свое видение мира. – А тебе?
– Двадцать пять. Ты, значит, фотограф, да? Работаешь в этой сфере или просто хобби чисто для души?
– Скорее хобби. Пока нет времени и сил заниматься съемками всерьез. Сперва нужно защитить диплом, – плечи Алмаза поникли, он словно бы только сейчас осознал, что такой яркий и динамичный вечер подошел к концу. После выходных нам всем, так или иначе, придется вернуться к привычному распорядку дня.
– Постой, попробую угадать. Ты обучаешься на художника? – я прищурился, когда лицо Алмаза просветлело. Если я и не попал в точку, то был относительно близок к правде.
Какие же там еще существуют творческие профессии? Ничего не приходило в голову. А про художественный факультет вспомнил только благодаря Андреа.
– Хоть подсказку дай, что ли. Каких снимков в твоей коллекции больше?
– Люблю фотографировать здания, – медленно проговорил Алмаз и захихикал, понимая, что дал мне не просто подсказку, а можно сказать, прямой ответ на вопрос.
– Ясно, чертежи, проектирование и все такое, да? Как называется профессия, не помню.
– Архитектор. Да, про художника ты почти угадал. Еще в школе был уверен, что свяжу свою жизнь с красками и холстами, но не вышло. Перегорел.
– Но рисовать-то умеешь? – я хитро ухмыльнулся. – Нарисуешь мой портрет?
Алмаз смущенно пожал плечами и вновь спрятался за объективом камеры, чтобы не отвечать на вопрос. Я так до конца и не понял, почему некоторые мои слова заставляли его замыкаться в себе. Он то и дело отводил взгляд, а щеки покрывались румянцем. И отчего-то его реакция меня сильнее распаляла.
– Как ты думаешь, Федь, – начал Алмаз, медленно отводя фотоаппарат от лица и глядя на меня своими пронзительными глазами, – почему рамы на окнах красят в белый цвет?