– Вы оба с ума посходили… Как? К-какой ребенок? – лопочу, заикаясь, а внутри уже рвется что-то, горит, будто углей проглотил.
– Это моя вина, Михаил Николаевич! – встревает «камикадзе», не успокаиваясь, и даже с вызовом.
– Николай… – мяукает Маринка, всхлипывая.
– Простите… – бубнит, моргая.
– Молчи лучше… – скрежечу ему сквозь зубы, отсрочивая расправу.
– Марин, не плачь, пожалуйста, тебе вредно волноваться. – парень пытается гладить ее по руке, но так это выглядит по-идиотски!
– Ей с тобой вредно видеться, идиот! – не выдерживаю, грохоча хриплым басом.
– Пап…
– Мариш, скажи нормально, а? Ты залетела от этого… Но вы же… Да, бляха… – бормочу, не отпуская дочку из объятий.
– Папуль… Уже два месяца, – поднимает на меня свои огромные темные глазищи, полные слез, и все, я потек.
Больно за нее невыносимо. Как же так? Она же только жить начала. Какой ребенок? Да еще от такого же ребенка!
– Что мне сделать? Мать знает? – спрашиваю ее, испуганную и дрожащую.
– Не знает, пап. Мы-то узнали только утром, и вот… думали, кому сказать первому. – она всхлипывает, судорожно растирая слезы по лицу.
– Николай Михайлович… Марина не виновата…
– Ты можешь заткнуться, сопляк? Виноват-не виноват, сейчас это какое имеет значение? Я догадываюсь, КАК делают детей, прикинь? И виноваты вы оба! – выдыхаю. – Только ты парень, мог бы и озаботиться!
– Я пробовал…
– Ой, все! Даун, твою мать! – на мою реплику Маринка снова заходиться в рыданиях.
– Послушайте, – не унимается малец. – Только на аборт ее не ведите. Я… Я продам бабкину хату, я заплачу… только не…
– Чего? – кажется, я подвихнусь умом сегодня. – Чего ты несешь?
– … Он же живой уже. Он же мой… – в прозрачных глазах тоже собирается сырость, и пухлые губы мальчишки дрожат.
– Пааап… Вадиииик…
Я закрываю рот, потому что сил спорить больше нет. Двое малолеток пускают слюни, и единственным взрослым здесь являюсь я, на которого эти двое вывалили свои грешки. И не особо-то они ужасные, эти грешки, так, всего-то дети собрались родить детей. Никакой катастрофы, собственно…
– Значит, так. Матери сказать придется. Сядем спокойно и решим, что дальше делать, идет?
Маришка кивает, а Вадик этот явно ищет смерти.
– Я заплачу, слышите. Это подло! Он даже ответить не может… Мы…
Отпускаю дочку, усаживая обратно за стол и хватаю за шкирку парня, утаскивая его в комнату.
– Не бойся, не убью! – бросаю ей, закрывая дверь. – Слушай сюда, недоразумение! Засунь себе свои деньги… Чтобы я больше этого не слышал, ясно? Натворили дел, так хоть в руках себя держите! Твоих соплей мне еще не хватает! Ты мужчина или где?