Но как только все сцены сняты, зачем их пересматривать? Конечно, были и исключения — актеры и актрисы, которым не терпелось посмотреть отснятый материал и проанализировать свою работу, но, по опыту Джейсона, их было меньшинство. Большинство же актеров, которых он знал, содрогались при этой мысли. В конце концов, дело сделано. Ничего нельзя изменить, пересмотреть или переснять. Зачем потом смотреть фильм, только чтобы узнать, что сцена, в которой ты рвал себе душу, не попала в окончательный вариант, или что в том эпизоде, где ты выложился по полной, ты на самом деле был наполовину не в фокусе, являясь просто частью заднего плана, пока снимали другого актера?
Это всё уже не важно. Успех фильма имел очень мало общего с актерской игрой. В большей степени это связано с общей атмосферой проекта. Есть сотня различных вещей, которые обеспечивают фильму успех.
Или, в некоторых случаях, провал.
И, хорошо это или плохо, но примерно на двух третях процесса производства, большинство актеров и съемочной группы знали, каким будет результат. Они нутром чуяли, будет ли фильм крутым, или же окажется никчемным. И когда такое случалось, единственное, что можно было сделать, это попытаться отшутиться. Не вешать нос и каждый день возвращаться на съемочную площадку, пока всё не закончится. Джейсон так и поступал. Какой бы дерьмовой ни была роль или фильм, он выкладывался по полной. Но почти каждый раз он уходил, чувствуя, что всё это было напрасно.
«Кровавый переулок» был именно таким.
Джейсон глубоко вздохнул и приготовился к ста трем минутам ада. Он знал, что смотреть фильм будет тяжело, но тут же понял, что продумал далеко не всё. В первой же сцене перед его взором предстал Эндрю, такой яркий, молодой и полный жизни, что у Джейсона перехватило дыхание.
— Это он, — произнес Джейсон сквозь ком в горле. Он почувствовал на себе обеспокоенный взгляд Бена. — Это тот самый парень, о котором я тебе рассказывал. Эндрю. Который умер.
Бен нахмурился.
— Мы можем не смотреть этот фильм, если это расстраивает тебя.
Так оно и было. Джейсон не мог отрицать щемящую боль в сердце, но и отворачиваться также казалось ему неправильным. Как будто остановить сейчас фильм каким-то образом означало уменьшить то, что Эндрю для него значил.
— Нет, всё в порядке.
Он устроился поудобнее, внутренне готовясь к натиску плохих воспоминаний, и они не заставили себя ждать. Он вспомнил, как дрался с режиссером из-за одной сцены, как посреди другой уволили старшего рабочего-механика, и изнурительную закадровую драму вокруг режиссера и его романа с актрисой. Из-за этого весь проект казался тогда невыносимым.