Он молчит секунд пять – формулирует:
– Еле удерживал проблески.
– Знаешь, меня это всё сильно… сильно пугают такие вещи. Что на самом деле происходит в такие моменты?
– Сложные физиологические процессы, – тянется к клавиатуре. – Их описание никак не ответит на твой вопрос.
Знал бы он, как меня зато успокаивает его голос… Особенно когда вещает про сложные процессы: я просто впадаю в транс. Жаль только, по-настоящему разговорить такого человека – целое искусство.
Поворачиваюсь к экрану – Эрик машет нам на камеру дрона и наконец выезжает на дорогу.
Сеть собралась в кучу и мерцает, как смотанная новогодняя гирлянда. Один из лучей наливается алым, набухает и тянет за собой остальные. Дроны разлетаются. Сеть разрастается в огромный грязно-розовый ком, выкатывается вперёд – и взрывается мешаниной дряблых ошмётков. Картинка пропадает. Через несколько секунд возвращается: в пустом поле только пара островков догорающей сухой травы.
Костя что-то набирает на клавиатуре. На экране выстраиваются в мозаику изображения нескольких локаций – пара каких-то незнакомых дворов, наш двор, дом Эрика. Просто схемы, не видео. И везде сеть будто затухает. Только в последнем кадре – прямо там, где мы находимся сейчас, лучи, наоборот, становятся всё активнее.
– Это… – начинаю я.
– Звони Вове. Я переключу щит на дублирующий генератор.
Ёлки, где мой телефон?! Остался в спальне… Бегу туда, ищу его на кровати, возвращаюсь, на ходу набирая номер.
На мониторе уже всё искрит. Визжит тревожный сигнал.
– Вижу, – Владимир отвечает с первого гудка. – Еду.
Костя встаёт из-за стола. Придвигает к себе телефон и обе козы – свою и мою. Пару секунд размышляет, глядя в сторону, роется в выдвижном ящике, извлекает из его глубины две пятитысячные купюры, складывает их гармошкой и добавляет к этой стопке предметов. Молча тянет меня в прихожую, накидывает плащ и рассовывает вещи по карманам.
Стою как истукан. Костя одной рукой надевает на меня куртку – напяливая прямо через телефон, который я сжимаю, – и застёгивает молнию:
– Я заэкранировал всё отсюда до арки напротив парадной, там Вова припаркуется. Как выйдем из квартиры – щит включится и продержится пятнадцать минут.
– Не страшно, – говорю, почему-то, я.
Костя только открывает-закрывает рот и кивает.
Засовываю ноги в кроссовки, а телефон – в карман. И – единственным верным продолжением всей этой суеты в ограниченном пространстве – утыкаюсь носом Косте в грудь, под распахнутый плащ, в шероховатую ткань джемпера. Замираю. Он кладёт подбородок мне на макушку.
Что если сеть пробьёт щит прямо сейчас? Пытаюсь представить, но – отпускаю всё. Костя касается ладонью моей спины – и в обрывках дежурной паники распутывается чувство какой-то вселенской полноты. Без разницы, что дальше. Потому что существует этот момент. Разве это не единственный смысл? Моё сердце колотится, его – слегка учащает ритм.