За спиной у него резко материализуется ещё один луч. Сантиметрах в двадцати. Какого хрена?! Эрик медленно-медленно взмахивает правой рукой – собирается что-то ещё сказать. Я распахиваю дверь, приложив ею Костю, и спрыгиваю с крыльца.
– Идиотка! – орёт сзади Владимир.
Фиг тебе, не догонишь.
Хватаю Эрика за локти:
– В дом! Давай в дом!
Адским пламенем обжигает кисть левой руки. Мой вдох разрывается надвое.
– Стоять! – рявкает Эрик Косте. – Ты без чипа!
Валит меня на каменную дорожку, нащупывает пострадавшую кисть и больно сжимает. Свою левую руку он выкидывает за спину вверх и наугад отлавливает ею луч. Тот переливается, засвечивая мне сетчатку.
Закрываю глаза:
– Извини, я не знала как… и…
– Считай до ста.
– Эрик… – бормочу я в полубреду, – ты… думаешь, ну, внутри головы, думаешь про себя – на родном языке?
– Да, – сдавленно усмехается. – И как на грех, мой родной язык – русский.
Через минуту мы поднимаемся. Рёбра ноют. Ярко лупит фонарь над крыльцом. Не успеваю сделать и шага – Костя замечает рану, резко дёргает мою руку вверх и шипит стоящему на крыльце Владимиру:
– Твою мать, шевелись!
Тот исчезает в доме, мы заходим следом.
– Это же просто ссадина, – удивляюсь я, оценивая ущерб. – Останется шрам?
– Останется рука! – Костя выхватывает у Владимира флакончик с какой-то присыпкой, обрабатывает участок с содранной кожей.
– Это антисептик?
– Это – чтобы в сеть не засосало! – обнадёживает Эрик.
– Серьёзно? Как в кино про зомби? Ну знаете, мне никогда не нравился этот жанр.
– Мне тоже, – шепчет себе под нос Костя и вертит мою руку в разные стороны, – мне тоже совсем не нравится этот жанр…
Владимир сдёргивает обёртку со стерильного бинта и принимается перевязывать рану.
– И… – снова подаю голос я, – какова вероятность, что мне теперь грозит… кинематографичный исход?
Костя поднимает на меня свои убойные серо-синие глаза и почти совсем натурально отыгрывает искренность:
– Не грозит. Мы обработали рану.
– Примерно два процента, – шепчет Эрик, шагнув вплотную ко мне. – Проскочим! Но если в ближайшие дни у тебя вдруг поднимется температура – сразу звони мне!
Ответная тишина решает немного позвенеть у меня в ушах, по нарастающей прибавляя громкость. Владимир обрывает её вместе с бинтом – и декламирует:
– Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя!
Я нервно хихикаю. И – сразу же – порываюсь заплакать. Не собираюсь этого делать – но, кажется, слёзы сейчас просто потекут, как из сорванного крана. Но всё-таки удаётся поток остановить. Как обычно – просто разозлившись на себя.
Костя касается моего плеча и стремительно удаляется наружу. Я напряжённо смотрю ему вслед.