Со Злючкой, до которой я, наконец-то, добрался после охренительного, лично для меня, антирекорда по времени соблазнения, все происходит странно.
Вернее, со мной происходит кое-что. Странное.
А именно, мне сносит башню.
Сразу и напрочь.
Причем, не в тот момент, когда я ее начинаю целовать, нет. Это безумно приятно, конечно, она вкусная, свежая и мягкая. И губы у нее именно такие, как мне представлялось. А тело под моими загребущими лапами даже еще лучше, чем мне представлялось, тут вообще без вариантов.
Она отбивается. Лупит меня по плечам, мычит что-то в рот возмущенно и, наверно, матерно, если умеет, конечно, мат, а не только свои высоколитературные прибамбасы. Но я терплю и не отрываюсь от нее.
Плевать мне в этот момент на место и время. И плевать, что и то, и другое — нихрена не подходящее.
Я злой и жесткий. Она меня выбесила, она виновата.
О своих просчетах в общении с сильно умной и языкастой бабой я потом буду думать, а сейчас стараюсь ее язык в нужное русло повернуть.
И прикидываю, сквозь марево в глазах и шум в ушах, куда ее тащить. То ли к себе, то ли к ней. То ли… Ну вы поняли, да?
Мозг функционирует. В одном направлении, правда, но работает.
Но это все ровно до того момента, пока она…
Не начинает отвечать.
На мой зверский подчиняющий поцелуй.
Это происходит неожиданно.
Вот вроде бы она только-только билась в моих лапах, как бабочка в паутине, выворачивалась и негодующе сопела, а в следующее мгновение губки ее вздрагивают и раскрываются шире, язычок юркий и остренький рвется навстречу моему, пальчики стискивают плечи. Она выгибается, словно сдаваясь на волю победителя. И стонет мне в рот. Сладко-сладко…
Ииии… Привет, уехавшая крыша!
Вернее, пока!
Потому что у меня напрочь вырубает любое соображение. И та пелена похоти перед глазами вообще не сравнима с жутким по своей черноте и плотности туманищем, который падает на макушку, когда я чувствую ответ Злючки.
Я не понимаю, что делаю. Совершенно. Контроль утрачен в момент, и самый глупый и пылкий девственник, впервые познающий женщину, даст мне фору по умению держать себя в руках и не лажать.
Потому что я лажаю.
Наверно. Не помню.
Помню жадность свою. И то, что мне не хватало, мне надо было глубже, сильнее и больше. И мало все равно, мало, мало, мало!
Ее губ медово-свежих, ее запаха одуряющего, ее тела, словно лоза, обвивающегося вокруг меня, изгибающегося в нетерпеливых руках. Она не сопротивлялась больше, словно давая доступ к себе.
Разрешая все.
И я, одурев окончательно от вседозволенности, жаркой и безумной, брал. Как сумасшедший, как наркоман, получивший в свое распоряжение самый чистый, самый безопасный и самый желанный кайф. Не знаю даже, с чем сравнить то, что я испытывал в этот момент.