Хватка за волосы, начавшая ослабевать с каждым громовым словом, исчезла вовсе. Зрение ещё не вернулась, а от резко накатившего порыва воздуха закружилась голова. Чья-то сильная рука схватила голову за нижнюю челюсть и приподняла, указывая себе в лицо. Когда зрение сфокусировалось на грозном чернявом лице с внушительным белым рубцом, рассекавшим усы над верхней губой, перечёркнутая белой полосой растительность взмыла вверх и из губ излился грозный вопрос:
— Ты убил чародея?
— Кого? — в жалкой попытке я постарался выиграть время, чтобы обдумать вопрос.
Сильная рука отпустила челюсть, чтобы тут же двинуть со всего замаха стальной перчаткой. В поле зрения попала закованная в дорогие латы фигура допрашивателя, а затем мир размазался.
25
Лёгкий удар обратной стороной ладони был столь мощен, что мир закружился перед глазами, а голова и вовсе отказалась соображать. Кто-то снова поймал нижнюю челюсть и приподнял.
— Отвечай! — рявкнули в лицо без доли гнева или негодования.
Сильный спокойный голос, привыкший командовать и незамедлительно получать желаемое.
— Ты убил чародея?! — требовательно крикнули в лицо.
— Нет, — больше перечить у меня не было сил, чувствуя, как с разбитой губы вытекает струйка горячей крови и солонеет во рту.
В памяти были ещё воспоминания о том, как такой удар стальной перчаткой мог раз и навсегда вышибить из меня дух. И крайне не хотелось узнавать, что будет, если такой дознаватель решит ударить кулаком.
— Тогда как ты сбежал?! Видел диверсанта, убившего Мерула?! Отвечай?!
— Не видел! — выкрикнул я в ответ, боясь, что неизвестный решит ударить ещё раз для ускорения процедуры допроса, ведь тон разговора нешуточно возрос. — Я вышел в дождь, меня никто не остановил, больше я ничего не видел.
— Где был всё это время?!
— Его в руинах форта Отолдо схватили, видимо прятался, — опередил меня с ответом солдат, поймавший меня.
— Ну вот и всё, — заключил латник, — Десятник! — рука отпустила мою рухнувшую голову.
— Да, господин тактик! — человек, стоявший слева от меня и державший поначалу за волосы, вытянулся в струнку перед латником.
— Не быть тебе сотником, если ещё раз по пустяку выдернешь меня. Разжалуют! Как есть разжалуют!
— Прошу меня простить, — постарался извиниться солдат, продолжая вытягиваться в струнку.
— И сотнику сам доложишь об ошибке, — вспахивая стальными пятками, отдал приказ тактик и зашагал в неизвестном направлении.
— А с каштаком что делать? — незадачливо спросил солдат в спину латнику.
— А, — отмахнулся тактик.
Повисла пауза. Перед глазами пронеслась едва ли не вся жизнь за долгое молчание стоявшего рядом десятника.