Я помню все, вплоть до того, как Бритт решительно перелистывала бумаги, как она дважды взглянула на меня, стоящую у подножия лестницы, и удовлетворенно сказала: — Мы все выяснили, Мейси.
После этого ничего нет. Я не помню, как им удалось получить мой диплом. Я не помню, как проспала все лето. Я не помню, как собирала вещи для колледжа.
Я должна верить, что администрация как — то подготовила Сабрину, хотя она настаивает, что это не так. Наверняка они выбрали ее: за два лета до этого она потеряла брата в автокатастрофе.
Я также должна верить, что отъезд из Беркли спас меня. К декабрю я могла минуты не думать о папе. А потом час. А потом достаточно долго, чтобы сдать экзамен. Мой механизм преодоления боли заключался в том, что я заворачивала свои мысли — когда они приходили — в клочок бумаги, а затем выбрасывала их, как жвачку. Сабрина позволяла боли прорваться сквозь нее. Я сворачивалась калачиком и спала, пока не была уверена, что мысль можно завернуть покрепче.
Время. Я достаточно хорошо знала, что время притупляет некоторые вещи — даже смерть.
Сейчас: Понедельник, 1 января
Эллиот сидит, опустив глаза, и смотрит в окно моей спальни.
Я наблюдаю, как все это проходит через него: ужас, вина, растерянность, осознание того, что мой отец умер на следующий день после измены Эллиота, что отец приехал за мной, потому что я была так расстроена и не позвонила, что последний раз я видела отца одиннадцать лет назад… и многие годы я винила в этом Эллиота.
Его ноздри раздуваются, и он моргает, сжимая челюсть. — О, Боже.
— Я знаю.
— Это… объясняет. — Эллиот качает головой, запустив руку в волосы. — Почему ты мне не перезвонила.
Тихо, я говорю ему: — Я не очень ясно мыслила — после того, как не смогла разделить — тебя. И это.
У меня так плохо со словами.
— Вот дерьмо, Мейси. — Поймав себя, он поворачивается и снова заключает меня в объятия, но уже по — другому.
Жестче.
У меня было больше десяти лет, чтобы справиться с этим; у Эллиота — две минуты.
— Когда ты остановил меня возле Сола, — говорю я ему в рубашку, — и спросил, как там Дункан?
Он кивает на меня. — Я понятия не имел.
— Я думала, ты знал, — говорю я ему. — Я думала, ты бы услышал… каким — то образом.
— У нас не было больше никого общего, — тихо говорит он. — Ты как будто исчезла.
Я киваю, и он напрягается. Кажется, ему что — то пришло в голову. — Все это время ты не думала, что я намеренно спал с Эммой, знал о смерти твоего отца и был не против этого, не так ли?
Я изо всех сил пытаюсь объяснить туманность моей логики в то время. — Не думаю, что я действительно думала об этом так — что ты был не против. Я знала, что ты пытался мне позвонить. Я знала, рационально, что ты действительно любишь меня. Но я подумала, что, возможно, между тобой и Эммой было что — то большее, чем ты мне говорил. Я была смущена и разбита…