Любовь и другие слова - Кристина Лорен

Любовь и другие слова

История сердца никогда не может быть недописанной. Мейси Соренсен влилась в амбициозную, хотя и эмоционально вялую рутину: усердно работает в качестве нового ординатора педиатрии, планирует свою свадьбу с более взрослым, финансово обеспеченным мужчиной, держит голову опущенной, а сердце спрятанным. Но когда она встречает Эллиота Петропулоса — первую и единственную любовь всей своей жизни — созданный ею пузырь начинает растворяться. Когда — то давно Эллиот был всем миром Мейси — он вырос из ее книгочея и превратился в мужчину, который помог ей открыть сердце после потери матери… и разбил его в ту самую ночь, когда признался ей в любви. Попеременно сменяя друг друга, подростки Эллиот и Мейси превращаются из друзей в нечто большее, проводя вместе выходные и ленивое лето в доме под Сан — Франциско, поглощая книги, делясь любимыми словами и обсуждая свои боли и победы.

Читать Любовь и другие слова (Лорен) полностью

Мой отец был намного выше моей матери — я имею в виду намного. В нем было шесть футов пять дюймов (прим. переводчика: 195 см), а в моей маме — чуть больше пяти футов трех дюймов (прим. переводчика: 160 см). Датчанин большой, а бразильянка маленькая. Когда они познакомились, она ни слова не говорила по — английски. Но к моменту ее смерти, когда мне было десять лет, они как будто создали свой собственный язык.

Я помню, как он обнимал ее, когда приходил домой с работы. Он обхватывал ее за плечи, зарывался лицом в ее волосы, а его тело изгибалось над ее телом. Его руки стали скобками, заключающими в скобки самую сладкую секретную фразу.

Когда они прикасались друг к другу, я исчезал на заднем плане, чувствуя, что являюсь свидетелем чего — то священного.

Мне никогда не приходило в голову, что любовь может быть не только всепоглощающе. Даже будучи ребенком, я знала, что никогда не хотела ничего меньшего.

Но потом то, что началось как скопление злокачественных клеток, убило мою мать, и я не хотела ничего подобного, никогда больше. Когда я потеряла ее, мне казалось, что я тону во всей любви, которая у меня еще была и которую я никогда не смогу отдать. Она переполняла меня, душила, как тряпка, облитая керосином, выплескивалась в слезах и криках, в тяжелой, пульсирующей тишине. И почему — то, как бы мне ни было больно, я знала, что для папы это еще хуже.

Я всегда знала, что после мамы он никогда больше не влюбится. В этом смысле моего отца всегда было легко понять. Он был прямым и спокойным: он тихо ходил, тихо говорил; даже его гнев был тихим. Его любовь была громогласной, ревущей. И после того, как он любил маму с силой солнца, и после того, как рак убил ее с легким вздохом, я подумала, что он будет хрипеть до конца жизни и никогда не захочет другую женщину так, как хотел ее.

Перед смертью мама оставила папе список вещей, которые она хотела, чтобы он запомнил, провожая меня во взрослую жизнь:

1. Не балуй ее игрушками, балуй ее книгами.

2. Говорите ей, что ты ее любишь. Девочкам нужны слова.

3. Когда она молчит, говори ты.

4. Дай Мейси десять долларов в неделю. Заставь ее откладывать два. Научи ее ценить деньги.

5. Пока ей не исполнится шестнадцать лет, ее комендантский час должен быть десять часов, без исключений.

Список продолжался и продолжался, углубившись в пятидесятые годы. Дело было не столько в том, что она ему не доверяла, просто она хотела, чтобы я чувствовала ее влияние и после того, как ее не станет. Папа часто перечитывал его, делая пометки карандашом, подчеркивая некоторые вещи, чтобы убедиться, что он не пропустил какую — то веху или что — то не так понял. Когда я подросла, список стал своего рода библией. Не обязательно сводом правил, но скорее подтверждением того, что все эти вещи, с которыми мы с папой боролись, были нормальными.