— Заткнись, Дарси, — раздался сонный голос, и собака замолчала, издав лишь несколько извиняющихся поскуливаний.
Мне пришло в голову, что за те почти шесть месяцев, что мы жили в домике, я ни разу не была в доме Эллиота. Мисс Дина, конечно, приглашала нас, но папа, похоже, считал, что не стоит вмешиваться. Думаю, ему также нравилось уединение нашего дома по выходным — за исключением, конечно, присутствия Эллиота. Папе нравилось, что ему не приходилось вылезать из своей скорлупы.
Я сделала шаг назад, когда дверь открылась и передо мной предстал зевающий, лохматый Андреас.
Второй по возрасту брат Петропулос явно только что поднялся с постели — беспорядочные каштановые волосы, морщины сна на лице, без рубашки и в баскетбольных шортах, которые бросали вызов гравитации, едва держась на бедрах. У него было такое тело, в существовании которого я до этого момента не был уверен.
Так ли будет выглядеть Эллиот через пару лет? Мой разум едва мог справиться с этой мыслью.
— Привет, Мейси, — сказал он. Это прозвучало как рычание, как грех. Он посторонился, держа открытой дверь и ожидая, пока я последую за ним. — Ты заходишь или нет?
Я усилием воли заставила свои брови снова опуститься на лоб. — О, конечно.
Внутри действительно пахло печеньем. Печеньем и мальчиком. Андреас улыбнулся и лениво почесал живот. — Вы, ребята, готовы провести выходные?
Я кивнула, и его улыбка расширилась. — И очень разговорчивые, как я вижу.
— Извини, — сказала я, а потом стояла, уперев руки в бока и потянув пальцами подол шорт, все еще не зная, что сказать. — Эллиот дома?
— Я захвачу его. — Андреас усмехнулся и пошел к лестнице. — Эй, Элл! Твоя девушка здесь! — Его голос эхом отдавался в деревянном подъезде, когда мое тело залил жгучий румянец.
Прежде чем я успела ответить, раздался стук ног по полу над нами.
— Ты такой придурок! — сказал Эллиот, срываясь с лестницы и врезаясь в своего брата. Андреас хрюкнул от удара и схватил Эллиота, зажав ему голову. Андреас был выше и довольно мускулистым, но на стороне Эллиота, похоже, было желание избежать публичного унижения.
Два мальчика боролись, были опасно близки к тому, чтобы опрокинуть лампу, произнесли кучу слов, о которых я даже не должна была думать, и, наконец, разошлись, задыхаясь.
— Извини, — сказал мне Эллиот, все еще глядя на Андреаса. Он поправил очки и расправил одежду. — Мой брат думает, что он смешной, и, очевидно, не может одеться сам. — Он указал на голую грудь Андреаса.
Андреас еще больше запутал волосы Эллиота и закатил глаза. — Сейчас едва полдень, придурок.