— Нет, не заставляет, правда. Просто это было эмоционально — видеть его.
— Я понимаю, — тихо говорит он. — Это поднимает старые вещи. Я уверен, что если бы я снова увидел Эшли, я бы боролся со всем этим. Гнев, боль, и да — любовь, которую я все еще испытываю к ней. Я так и не смог разлюбить ее. Мне просто пришлось жить дальше, когда она ушла.
Это идеальное описание. Я так и не смогла разлюбить. Мне просто пришлось жить дальше.
Он целует меня, один раз. — Нам не восемнадцать, детка. Мы не придем к этому без нескольких щелей в наших доспехах. Я не жду, что в твоем сердце будет место только для меня.
Я так благодарна ему сейчас, что мне почти хочется плакать.
— Ну, работай над дружбой. Делай то, что тебе нужно, — говорит он, его вес возвращается ко мне, его тело прижимается к моему, твердое и готовое. — Но прямо сейчас вернись ко мне.
Я обхватываю его руками и прижимаюсь лицом к его шее, но когда он двигается надо мной, а затем входит в меня, у меня возникает краткий миг откровенности. Это хорошо — секс всегда был хорошим — но это неправильно.
Конечно, это не вызывает тревоги в моей голове, но и не вызывает мурашек по коже. Это не заставляет мою грудь болеть так восхитительно, что я почти задыхаюсь. Я не чувствую ни срочности, ни отчаяния, ни жары в собственной коже, потому что я так изголодалась по нему. И в сдавленном вздохе, который Шон прочел как удовольствие, я беспокоюсь, что Эллиот прав, а я ошибаюсь, и — как всегда — он заботится об обоих наших сердцах, пока я метаюсь, пытаясь разобраться во всем этом.
Я чувствую, что мои мысли крутятся вокруг чего — то, одного и того же, снова и снова: как Эллиот пошел домой после того, как увидел меня и расстался с Рейчел.
Ему достаточно было увидеть меня, чтобы понять это, в то время как я едва ли могу доверять хоть одному своему чувству.
Тогда: Среда, 26 ноября
Четырнадцать лет назад
Папа толкал тележку по проходу, остановившись перед морозильной камерой, полной огромных индеек.
Мы вместе уставились на них. Хотя после смерти мамы мы с папой придерживались многих традиций, мы никогда не справляли День благодарения в одиночку.
Но с другой стороны, мы никогда не делали его и с ней. Когда родителями были два иммигранта двадцать первого века в первом поколении, День благодарения не был праздником, о котором кто — то из нас сильно заботился. Но теперь у нас была хижина, и почти неделя выходных, когда нам нечем было заняться, кроме как ловко рубить дрова и читать перед огнем. Совершенно нелогичным казалось расточительство — не попытаться хотя бы приготовить праздничную еду.