– Ладно! – Заяц встал. – Рукопись я могу восстановить. Даже обновить, переработать, так сказать, бриллиант поместить в другую оправу. Но мне нужна ваша помощь!
– Я к вашим услугам! – деваха была отзывчивой на ласку.
– Замолвите словно о ней. Скажите Альбине, – Заяц запнулся на полуслове, – чтобы рассмотрела к печати.
– Вы думаете, это поможет? – глаза девахи сузились ещё больше. – Вам нужно нечто другое!
– Что именно?
– Раскрутка! Имя! Положение в обществе!
– Но вы же сказали, что общества нет!
– Да, – деваха согласно кивнула, – поэтому ничего не выйдет!
– Попытайтесь, я вас умоляю! – Заяц готов был броситься ей под ноги.
– Бесполезно! Тупик! Безысходность! – деваха отстранилась от Зайца и осушила стакан до дна.
– Что будем делать?
– Переходите на прозу!
– Значит, если я вас правильно понял, то я всего лишь на всего – прозаик!
– Да! Напишите повесть и мы вас опубликуем! Во имя Зевса!
Деваха выкрикнула последнюю фразу так громко, что соседний иллюминатор дрогнул. Но никто не проснулся, видимо, каша имела двойной эффект: она действовала, как снотворное. Зайца тоже окутала дрёма. Он сполз на лавку, накрывшись фуфайкой, вздохнул и погрузился во тьму сна. Деваха примостилась рядом, сложив свои белые, пушистые пальчики в узел жанклодвандама.
Зайцу многое не нравилось. В первую очередь он был недоволен собой. Своей белой пушистой причёской, морщинами на низком лбу. Кожа щёк со временем стала дряблой, улыбаться не хотелось. Заяц смотрел на звёзды, которые, как дети на прогулке, высыпали из своих тёплых гнёзд. Вокруг разливался запах первого Яблочного цветения. Время было ограничено. Карьера Зайца продвигалась медленно, словно нехотя. Экая ленивая особа, эта карьера!
Заяц стал тормошить Белую деваху за плечо, чтобы та проснулась и помогла ему. Пусть замолвит слово, одарит обещаниями, даст взятку, улыбнётся кому надо, обругает нерадивого, потормошит влиятельного, в конце концов займётся спортом, фигурным катанием или игрой в шашки!
А вокруг разливалось, благоухало, подёрнувшись маревом яблочное раздолье. Вылуплялись, проклёвывались первые птенцы, жёлтые, пухлые, но не злые. Это приносило радость и покаяние…
Всю ночь Зайцу снилась Наталья Юрьевна, облачённая в белый капюшон, сквозь сон золотились маковки церкви Усть-Птичевска и строгие слова заячьего учителя – Джимбинова. «А не пойти ли к нему? – подумал Заяц. – Но с чем? – спросил он сам себя. – Может, с рукописью? Той самой, от которой отказалась Белая деваха… отказалась и забыла…»
– Эй, вставай! – потрогал он её за плечо.
– Ты слишком долго блуждал в космосе…– ответила Деваха сквозь сон, – теперь всё за деньги! За капустные, жёлтые, яблоневые, заячьи листочки, запечатлевшие профили царей и бабочек, порхающих в безмолвии. О, эти вензели. Ветки, листы, прожилки. Мы – рабы денежного обращения! Мы в тяжком плену, мы узники, мы графы Монте Кристо…О, Заяц! О твои жалкие стихи…О-о-о, гусеницы, ползущие по ним, пожирающие их, как заячьи, капустные, яблоневые монетки! Гнусные!