– Не знаю. Не видемши! Увижу – поверю! – деваха отбивала чечётку мокрыми пятками. Пятки были тоже покрыты волосьями, но белее, чем на руках и шелковистей.
– Прижмись ко мне! – Заяц сглотнул жёлтую слюну. – Давай помилуемся!
– Не знаю. Я ни с кем не миловалась! – деваха продолжала свой танец.
– Я прошу тебя!
Деваха остановилась на мгновение. Заяц тут же пришёл в себя. Словно отрезвел после крепкого стакана самогона.
– Фу, ты, – произнёс он, – чуть не согрешил.
– Чуть-чуть не считается! – вымолвила деваха и вновь пошла по кругу. Павой, лебедью поплыла! И такая ладная, крепко сбитая, грудь чашками, попа тефтельками, ножки бам-бам по полу, лапки наверху.
– Что это за танец? – спросил Заяц, снова возбуждаясь. – Прямо наваждение какое-то от него!
– Усть-Птичевская чечётка. Меня мама научила. У меня десять братьев и сестёр. Как только муж охладеет: мама в пляс!
– Прекрати! Я не твой муж! – Заяц еле владел собой.
– Муж объелся груш. А мы за яблоками летим! – не унималась деваха.
Заяц не выдержал, рванул деваху к себе. Платьишко на ней расстегнулось, обнажая розовую пупырчатую грудёшку. Заострившиеся сосцы выкатились перед Зайцем, словно розовые земляничины. Мягкой волной окатило Зайца во второй раз. Думать было запрещено. Дума – хуже смерти.
Космос воздел звёздные очи долу и прополз веткою по крышам деревеньки.
– Эхе-хе! – подумал дед и нырнул в сени.
– Чего там? – переспросила Клавдия и прильнула к иллюминатору слепым глазом.
– Неужто то самое? – мяукнул кот и вскочил на крышу.
– Ну и ну! – кукарекнул петух и нащупал клювом червя.
Но это было не то, о чём подумали деревенские жители. Зайцу срочно была нужна раскрутка, просто до крайности! Он встал на лавку и прочёл стихи. Сперва одно позаковыристей, позабористей! Втрое – сложно-метафорическое, третье – неуловимо-летучее, четвёртое… А, бог с ним с четвёртым! Деревня плакала всю ночь, так её проняло, так достало! Ох, уж эта заячья белиберда, чепуховина! Грустная, скрипичная, виолончельная, арфовая, трепетная морозь души! Так никто по убиенным не страдал, по невинно загубленным не печалился, по искалеченным в истерическом пении не корёжился, как от заячьих стихов загинался!
То-то вам!
Белые мухи показались на следующее утро. Не вовремя показались! Так все яблони помёрзнуть могут, все цветики завять! Да и Зайцу лапу прищемило, он от собственного величия захмелел, запьянел от своей гордости да и хлопнулся на ступени. По льду скатился, ударился, чем ни попадя об морозные балки, и зашибся весь.
Но в умах соседей Заяц остался до самого цветения, пока не забродили радужные желания. Так-то вам!